Читать книгу "Безнаказанное преступление. Сестры Лакруа - Жорж Сименон"

Он без особой надежды решил использовать свой шанс. И он потерпел неудачу. Оставался еще один шанс, ничтожный, в который он совершенно не верил.

Он распахнул дверь и отступил в сторону, чтобы пропустить вперед жену. Матильда зажгла свет и нахмурила брови, заметив, что ее муж сохранял спокойствие.

Затем, пожав плечами, она решительно направилась к столу, заваленному бумагами, словно хотела сказать: «Это наверняка здесь!»

В это время стоявший неподвижно Верн думал, куда он мог засунуть газету. Это и был его ничтожный шанс. Да, он принес эту пресловутую газету к себе в мастерскую. Два или три дня назад он видел, что она валялась на диване, и он взял ее, чтобы убрать. До этого момента он все прекрасно помнил. Он даже помнил пятно от типографской краски на испанской шали, покрывавшей диван.

Но потом? Его жена перекладывала тетради, различные бумаги. Она выдвинула ящик, ничего не нашла, и повернулась к шкафу, в котором стояли разрозненные книги.

Эммануэлю было вовсе не весело. Его лица озарила грустная улыбка, которую жена мгновенно заметила и приняла за вызов. И тогда, разгневанная, преисполнившись упрямства, она решила перевернуть мастерскую вверх дном, лишь бы только найти газету.

«Может, газету машинально унесла Элиза?» — думал Верн.

Но нет! Последний шанс так же пропал втуне, как и все остальные. Матильда сразу же успокоилась. Она нашла газету между двумя толстыми книгами. Затем она направилась к двери, пройдя мимо мужа с гордо поднятой головой.

На минуту он подумал, что не станет спускаться, поскольку это было бы слишком легко. Когда его жена окажется на лестничной площадке, он просто закроется на ключ. И тогда, честное слово…

Но вместо этого он последовал за женой, спустился и вошел в спальню.

Дом был погружен в сон. Польдина ничего не слышала. Довольная Матильда легла. Для нее газета была сродни лакомству, которым можно вдоволь насладиться.

Эммануэль хотел заговорить, открыл даже рот, но сразу же закрыл его. Он замерз и быстро юркнул под одеяло. Он ждал. Его жена прочла заголовки на первой странице, но не нашла ничего интересного. Матильде даже пришла в голову мысль, что над нею посмеялись. Она как-то странно посмотрела на мужа, не понимая, почему тот был таким спокойным.

Да, Верн был ужасно спокойным. Он ждал. Матильде понадобится некоторое время, чтобы найти нужную статью, но она обязательно найдет ее. Когда она ее прочтет, то все поймет. А когда она поймет…

Эти размышления не помешали Эммануэлю впервые заметить, что абажур не был похож на современные абажуры для электрических ламп. Это был старинный абажур времен рожков Ауэра, с бахромой, усеянной жемчужинами. Это бросалось в глаза. Лампа стояла в двух метрах от него, посредине спальни, а он никогда ее не замечал.

Матильда перевернула страницу. Статья была напечатана внизу колонки, справа, под ничем не примечательным названием. Редактор местной газеты был противником броской рекламы, сопровождавшей различные события. Заголовок был простым: «Пострадавшая семья».

Матильда еще не добралась до статьи. Она просматривала колонку за колонкой. Эммануэль же подложил подушку под спину.

Наконец-то! Матильда задышала чаще.

Пострадавшая семья

Прошлой ночью в квартале Сен-Жервэ Шербура разыгралась леденящая душу трагедия. Некий цементник по имени Гюстав Л., который более года не мог найти работу, покончил с собой, выстрелив из ружья себе в рот.

До этого Гюстав Л. убил свою 35-летнюю жену и четверых детей, самому младшему из которых было всего несколько месяцев.

Поскольку Гюстав Л. не пил, речь, вероятно, идет о трагедии, случившейся из-за нищеты.

По правде говоря, первым чувством Матильды было разочарование. Она вновь посмотрела на статью, состоявшую из нескольких слов. Казалось, она считала ее до смешного короткой. Затем она внимательно посмотрела на мужа и, хотя она поклялась себе никогда больше не обращаться к нему, сказала:

— А что потом?

Ей казалось, что она узнала бы нечто более конкретное, если бы речь шла о супе, яде и пробирках.

Вместо этого ее мыслям пришлось проделать долгий путь, связывая статью со столовой дома Лакруа. Жалкий тип, рабочий, неспособный прокормить семью, вдруг почувствовал, что больше никогда не вскарабкается наверх, и решил покончить с собой.

Вот и все, если говорить коротко! Он был сыт по горло такой жизнью.

Только этот Гюстав Л. умертвил всю семью.

Матильда размышляла. Было видно, что она размышляла, поскольку почти с комической серьезностью смотрела на ржавое пятно на перине.

Почему Гюстав Л. убил жену и детей? Потому что он слишком сильно их любил и не мог смириться с тем, что ему придется с ними расстаться? Потому что он не мог допустить, чтобы они и дальше жили в нищете? Потому что считал, что он сам, его жена и дети составляли единое целое?

Они сидели в своих кроватях, Матильда слева с развернутой на одеяле газетой, ее муж справа. Их разделял, возвышаясь над головами, абажур с бахромой, усеянной жемчужинами.

Верн ждал. Требовалось время, чтобы в мозгу жены произошла определенная работа. Когда работа подошла к концу, Матильда обернулась к мужу, посмотрела на него так, как никогда прежде не смотрела, словно он был незнакомцем, вернее, необыкновенным существом, на которое она никогда не обращала внимания.

А Эммануэль просто произнес:

— Да-а-а…

Это не означало, что он испытывал гордость, сожаление или стыд от содеянного. Нет. Он только констатировал, но все же с едва заметной капелькой превосходства. Но и с небольшим смущением, поскольку прекрасно понимал, что лучше бы он промолчал.

Но если он спустился, значит, ему не хотелось молчать. Пока его жена просматривала газету, он спокойно искал фразу, с которой мог бы начать.

— А кто виноват? — наконец бросился он в атаку.

В тот вечер Матильда немного боялась его. Возможно, ей было страшно оставаться в спальне, проводить ночь в той же комнате, что и ее муж. Она чуть ли не с сожалением забралась под одеяло, положила голову на подушку и закрыла глаза.

— О! Я знал, что ты не ответишь… Ты никогда не признаешься, что виновата гораздо больше, чем я…

Эммануэль явно подготовился заранее. Он произносил фразы тоном, в котором чувствовалась в основном усталость и лишь чуть-чуть убедительности. На протяжении многих лет он мог любить, ненавидеть, плакать, кричать, биться головой о стены этого дома, так часто походившего на сумасшедший дом. Но в роковую минуту он сохранял хладнокровие. Он был преисполнен такого неимоверного спокойствия, что оно создавало впечатление пустоты. Он смотрел на кровать жены, на ее распущенные волосы, на вздымавшееся одеяло, укрывавшее тело…

— Если бы ты меня любила, ты бы простила… — сказал он. Затем Эммануэль нахмурился, но продолжал говорить: — Но не будешь же ты утверждать, что любила меня… Нет! Ты не осмелишься! Мы даже познакомились не случайно… Твоя тетка Этьенна сказала подруге моей матери, что порядочные люди из Байё ищут зятя с положением и глубоко религиозного…