Читать книгу "Стеклянная магия - Чарли Хольмберг"

– Соединись, – тихо сказал маг, наклонившись над лентой.

Та по-змеиному изогнулась и встала вертикально.

Джулиет и полисмен прицелились в Сараджа. Потрошитель хихикал, как одержимый, и размахивал стеклянным флаконом.

– Какие вы непонятливые! Ни замки, ни заборы меня не удержат! – ликующе заявил он. – В следующий раз сыграем по моим правилам, ладно?

Он швырнул склянку, и ее содержимое тотчас брызнуло в разные стороны, но через секунду лицо Сараджа вытянулось и приняло недоуменное выражение. Ведь он пытался телепортироваться, а кровь не подчинилась ему.

С вылезающими из орбит глазами Сарадж кинулся к окну и ударил в стекло, но лишь разбил костяшки пальцев. Кулак Сараджа врезался в штукатурку на стене: окно оказалось бумажной иллюзией, которая скрывала днище огромной «глухой коробки».

Эмери быстро запечатал коробку.

Теперь магия Сараджа не действовала, зато огнестрельное оружие работало отлично.

– Подними руки, пока я их тебе не отшибла! – зло бросила Джулиет.

Сарадж криво улыбнулся.

Эмери вздрогнул от выстрела: Джулиет ранила Сараджа в голень.

Потрошитель вскинул руки над головой и рухнул на колени. Похоже, боль вовсе не тревожила Сараджа.

– Ну и ловкачи! – взвизгнул он.

Пока полисмен надевал на Потрошителя наручники, тот опять забубнил заклинание.

Хотя нет, он не колдовал, а пел. Эмери разобрал стишок детской песенки.

Взад-вперед орел летает,Так и деньги утекают.Хлоп! Вот бежит хорек…

Поддерживая правую руку левой, Эмери скрючился, чтобы ненароком не опереться на эфемерную бумажную стену за своей спиной.

Отличная песня для «глухой коробки».

– Вызывайте остальных парней, – обратилась к «бобби» Джулиет. – Отвезем Сараджа в Лондон.

Глава 21

Тьма то сгущалась, то редела.

Где-то в тени, как речная вода, журчали невнятные голоса. Она плыла вместе с ними, покачиваясь вверх и вниз. Плохо только, что она очень боялась утонуть.

Она пошевелилась, и голоса сделались громче, хотя, возможно, она просто лучше слышала их. Теперь они перекатывались, как гром отдаленной грозы.

Она вздрогнула и на мгновение почувствовала себя невесомой. Неожиданно ее тело стукнулось обо что-то твердое.

Где-то в черных водах к ней присосались тысячи пиявок и принялись пировать, извиваясь и при каждом движении простреливая кожу острой болью.

Она ловила воздух широко открытым ртом.

– Давайте его сюда! Живо! – рявкнул мужской голос. – Не нужна ему кровь, она сама в ней с головы до ног!

Что-то холодное, металлическое прикоснулось к коже Сиони и опутало ее торс. Сиони начал бить озноб.

– Он здесь! – отозвалась женщина.

Внезапно до Сиони донесся голос мужчины, речитативом бормотавшего заклинание на каком-то древнем языке.

Она почувствовала жар. Она знала этот жар.

Заклинание прервалось.

– Удалите стекла, иначе магия не подействует, – произнес голос, звучавший спокойнее остальных.

Волна захлестнула Сиони, качнула ее во мраке. Перевернула с боку на бок. От кожи отлепилась одна пиявка, потом другая. Заклинание возобновилось, а с ним вернулся и жар. Тот самый жар, который она чувствовала на острове Фаулнесс.

Тени начали светлеть. Ложный рассвет.

Потрошитель.

Нет! – мысленно выкрикнула Сиони, но ее губы не пошевелились, глаза не открылись.

Пиявки отвалились и сгорели. Вода стала засасывать ее, и вскоре голоса стихли.

Когда Сиони разлепила веки, на нее, будто сотни стеклянных глаз со зрачками-ниточками, уставился целый сонм выключенных электрических ламп. Сиони заморгала, пытаясь сфокусировать зрение. Лампы торчали из медных воронок, соединенных между собой наподобие перевернутого букета, приделанного к серому панельному потолку.

Где же она видела этот потолок?

Сиони никак не могла вспомнить.

Она заморгала, с трудом приподнимая распухшие веки. Все ее мышцы затекли и одеревенели. Пересохший язык еле-еле шевелился во рту, в котором чувствовался противный кислый привкус. Череп сверлила тупая ровная боль, пульсировавшая где-то в глубине мозга.

Сиони покосилась на оливковое одеяло, которым была укрыта почти до плеч. Ее руки покоились поверх него и располагались строго параллельно телу. С левого запястья свисала ленточка с привязанной табличкой. Она разглядывала ее, пока ей не удалось прочитать надпись. Ее имя: Сиони Твилл. Пошевелившись, она ощутила на своем теле плотную непривычную материю. Приподняв голову, лежавшую на высокой подушке, Сиони разглядела свое одеяние. Белое полотняное платье или, возможно, рубаха, окутывала ее, словно кокон.

Повернув голову, она заметила ряд пустых больничных коек – ровно застеленных, с невысокими бортиками по бокам, вроде решеток у детских кроваток. В углу, возле двери, красовался английский флаг на древке. Больница. Вернее, госпиталь.

Она находилась в госпитале.

Остальную часть просторной палаты загораживала передвижная ширма. Около койки Сиони стоял обычный деревянный стул. На жестком сиденье валялась обложкой вверх раскрытая на середине «Повесть о двух городах».

Она подняла руку, удивившись ее тяжести, и протерла глаза.

Посмотрела на ладонь и задумалась.

Постепенно ее сознание прояснилось.

Дом. Грат. Окно, зеркала. Кровь, стекло. Мг. Эйвиоски. Дилайла.

Она ухватилась за края узкого матраса и попыталась сесть, но палата закружилась вокруг нее, а пустой желудок подскочил к самому горлу. Она рухнула обратно на койку, металлические прутья каркаса задребезжали.

Она начала снова пристально рассматривать свою ладонь. Теперь она вспоминала осколки стекла, вонзившиеся в ее плоть, и сетку порезов, которые испещрили ее кожу. Она отчетливо видела их мысленным взором, но на ее руке не было ни повязок, ни даже шрамов. Она подняла другую руку, явственно ощущая, как длинный острый осколок порезал ей пальцы, когда она пустила его в дело.

Поразительно, но ее кожа была гладкой и абсолютно неповрежденной.

Сон? Настолько живой, настолько подробный?

А если ей приснилась схватка с Гратом, то почему же сейчас она находится в госпитале?

Как она вообще выжила?

Сиони потрогала свою шею (волосы оказались расчесаны, но не заплетены, а собраны в длинный хвост) – там тоже не обнаружилось ни единого шрама или пореза.

Приложила руку к ушибленной щеке, но не почувствовала ни малейшей боли, лишь прикосновение подушечек собственных пальцев.