Читать книгу "Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера 1919-1920 - Хадлстон Уильямсон"

Конечно, вокруг было слишком мало полиции и слишком много войск, которые, видимо, покинули фронт и проводили время проклиная союзников и взламывая винные магазины. Как обычно, все лучшие люди до конца держались на передовой, но что касалось Донской армии, падение Царицына на правом фланге и Харькова – на левом привело к общему отходу на Новочеркасск и Ростов. Более того, новые отряды красной кавалерии переправились через Дон на фронте, удерживаемом 2-м корпусом, и его защитники быстро отступили к железной дороге Царицын – Лихая и линии по реке Донец через Каменскую и Луганск.

Это была практически та же самая линия, удерживавшаяся казачьей армией, когда я впервые приехал сюда в мае. Тогда она была очень крепкой, но сейчас ситуация изменилась. С наступлением холодов реки замедлили течение, а вдоль берегов образовались глыбы льда, которые затем откалывались, их увлекало потоком, отчего они затрудняли судоходство и ударяли по сваям мостов. Они застывали, когда что-то их останавливало, и вокруг этих глыб нарастало еще больше льда, пока сама река не покрывалась ледяной оболочкой, а лед не проникал дальше на середину течения до тех пор, пока вода не становилась целиком покрытой льдом. Он твердел и утолщался, пока не становился достаточно прочным, чтобы выдержать вес человека, лошади, орудия. Тем самым преимущества речного фронта нейтрализовались, и уже везде можно было переправиться через реку, так что не было вероятности удержать рубеж с меньшими усилиями, чем какую-либо иную позицию.

Врангелевский контрудар на нашем левом фланге, несмотря на личную поддержку генерала Холмена, очевидно, полностью провалился. Врангель был изумительным командиром, блестяще возглавлявшим очень пеструю по составу Кавказскую армию, но основными ее элементами были казаки с Кубани, которые уже подверглись влиянию политического сепаратизма и начали сворачивать боевые действия. Буденный, казалось, действительно достиг своей цели отделить Добровольческую армию – кроме ее правого корпуса – от донских казаков. Армия уже отступала на юго-запад, в сторону Крыма, а корпус правого фланга отходил в направлении Ростова – единственного места, куда он мог эвакуировать по железной дороге свое имущество, персонал и санитарные поезда через Дон.

В дополнение к этим проблемам все линии, идущие из районов боев, быстро оказались забиты подвижным составом и блокированы сломанными паровозами. Станции и запасные пути были полны брошенных, занесенных снегом поездов со сгоревшими локомотивами, а двери вагонов распахнуты настежь. Даже передислокация войск приостанавливалась, и тысячи пассажиров из брошенных поездов брели на юг, удрученные и отчаявшиеся, нервно оглядываясь назад, заслышав позади себя треск красных винтовок.

Казалось, вдруг весь фронт рухнул в хаосе, и для нас стала очевидной необходимость эвакуировать из Таганрога все имущество танковых, авиационных и пулеметных складов, а также технику деникинского правительства по единственному узкому мосту в Батайске, что в миле от ростовского железнодорожного узла.

Глава 14

Мрачное настроение царило 1 декабря, когда я готовился вновь отправиться на фронт в 3-й корпус в Лихой, чтобы забрать своего офицера связи и вернуться назад до наступления английского Рождества.

Как обычно, перед отъездом я зашел к атаману, чтобы узнать самые последние новости. Он был мрачен.

– Из-за разногласий во мнениях между командирами и критической ситуации на фронте, – произнес он сразу же, без преамбул, – я взял на себя командование всеми казачьими армиями на фронте.

Ранее это командование было в руках Сидорина, а атаман являлся лишь формальным главнокомандующим, но Деникин призвал его взять на себя командование, поскольку имело место общее недовольство, если не сказать подозрение, в отношении поведения Сидорина. Деникин намеревался перенести свою столицу в Екатеринодар для того, чтобы расчистить передовую систему железных дорог исключительно для использования войсками и беженцами, которые начали прибывать толпами на юг во все более возрастающем количестве, и хотя Сидорин все еще удерживал в своих руках командование полевыми войсками, теперь он во всех делах подчинялся атаману. Богаевский был очень популярен среди всех чинов, и смена руководства была встречена с огромным удовлетворением всеми, кроме собственной шайки Сидорина – возглавляемой, конечно, жирным и гениальным дю Чайла, – которая в то время всерьез обдумывала возможность заключения сепаратного мира с красными на условиях, которые считались благоприятными для их амбиций, нацеленных на создание независимой военной республики донских казаков.

Планы и обещания Деникина восстановить единую Россию под властью правительства, избранного народом, никогда не привлекали донских сепаратистов. Хотя они и противостояли большевизму, но точно так же были твердо намерены никогда вновь не попадать под контроль центрального российского правительства, которое могло оказаться таким же реакционным в своей земельной политике, как и старое царское. А нежелание казаков оставлять свои края в руках посягателей, пока они сами продолжают свою борьбу где-то в других местах, с каждым днем становилось все более очевидным. В то время как были сосредоточены силы, готовые переправиться через Дон и, если понадобится, через Маныч к югу, было очень много войск, сознательно разбежавшихся по своим деревням, дезертировавших из своих полков, собираясь стать на сторону наступающих большевистских армий, когда те вторгнутся в донские края. Леса были полны таких солдат, некоторые из них были вооружены для самозащиты и твердо намеревались отстаивать свою свободу.

Хуже того, среди верной части армии была и партия, которая, прислушиваясь к голосу политических интриганов, все еще выжидала, куда ветер подует. Эти люди, хотя формально и являлись преданными сторонниками дела Деникина, даже в этот самый момент получали предложения от красных властей и вскоре действительно стали обсуждать условия, при которых были готовы предать своих товарищей в обмен на обещание амнистии и автономии для того конкретного уголка Южной России, в котором они надеялись провести свою жизнь в тщеславном ощущении безопасности.

В конце дня 23 декабря ко мне домой пришла записка от My си Смагиной.

«Поскольку близится ваше Рождество, – писала она, – поскольку вы вдалеке от ваших домов, ваших родителей и друзей и так как вы приехали издалека, чтобы помочь нам, мы с Алексом надеемся, что вы поужинаете с нами в Рождественскую ночь и захватите с собой одного-двух своих друзей. Светлана принесет свою балалайку и споет для нас».

Я намечал устроить нашу собственную рождественскую вечеринку в ту ночь у себя дома, но так как некоторые офицеры все еще не вернулись в Новочеркасск, я отложил ее до 27-го, на которое к тому же приходился и мой собственный день рождения, и с радостью принял приглашение Смагиных.

А тем временем эвакуация Новочеркасска уже представлялась не только неизбежной, но и близкой. Штаб превратился в свалку макулатуры, всюду горели костры, уничтожались документы. То и дело появлялся какой-нибудь верховой, тащившийся на лошади без стремян, либо проносилась какая-нибудь машина с двумя-тремя жуткого вида офицерами в занесенной снегом одежде. Беженцы готовились к следующему переходу и укладывали свои скромные пожитки в узлы и потрепанные чемоданы.