Читать книгу "Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста 1940-1945 - Вильгельм Липпих"

Внутри лагеря британцы назначили нескольких офицеров вермахта для поддержания порядка среди своих бывших подчиненных. Было даже разрешено ношение личного оружия; видимо, они смотрели сквозь пальцы на то, как нам удалось сохранить его.

Я получил приказ взять под командование импровизированную роту численностью около двух сотен человек, приплывших на одном со мною корабле. Не предпринимая особых усилий для командования этими солдатами, я вскоре понял, что поддерживать порядок будет достаточно трудно, даже имея в кобуре «астру». Вскоре после нашего прибытия на ферму один из солдат прошел мимо меня, засунув руки в карманы, даже не сделав попытки по уставу приветствовать старшего по званию.

Когда я запротестовал: «Почему не отдаете честь?» — тот засмеялся и ушел прочь.

Хотя я еще дважды окликнул его, он больше не обращал на меня никакого внимания. Подобное пренебрежение вызвало у меня ярость, однако я сдержался, подумав, что этот негодяй ведет себя так потому, что в подобных обстоятельствах офицер ничего не сможет сделать и не станет стрелять в него за несоблюдение устава. Или, может, ему было просто наплевать на собственное будущее.

Поражение Германии после шести лет войны вызвало у большинства немцев чувство горечи и бессилия от неспособности быть хозяином своей судьбы. Германия, которую мы знали, перестала существовать. Не стало правительства и порядка. Все куда-то исчезло.

Наверное, бежать из лагеря было бы несложно, однако никто не предпринимал таких попыток. Идти было некуда. Вся Германия была оккупирована вражескими войсками. Более того, у беглеца не было бы выданных англичанами документов, позволяющих обрести легальный статус человека, который рассчитывает на получение работы. Кроме того, наша дисциплинированность и отказ от побегов объяснялись традиционным немецким уважением к закону и власти, а также нашим тяжелым настроением, вызванным поражением в войне.

На ферме мы разместились в огромном пустом коровнике. Возможность помыться и побриться предоставлялась нам не часто, но главной нашей заботой был скудный рацион питания. Каждый день англичане выдавали нам четыре или пять галет размером с крошечный кусочек хлеба, и поэтому мы постоянно испытывали чувство острого голода. Настало время, и я так оголодал, что начал есть листья одуванчика, вспомнив, что в детстве слышал об их питательных свойствах.

Когда солдаты спросили у меня, можно ли устроить некое подобие кухни, я ответил согласием. Найдя на соседней, никем не занятой ферме небольшой запас ячменя, мы поджарили зерна на печке, чтобы придать им хотя бы какой-то аромат. На вкус они оказались малоприятными, но, по крайней мере, хотя бы немного насытили нас.

Недостаток еды привел к тому, что мы все сильно потеряли в весе. При росте метр восемьдесят в годы войны я стал весить 80 килограммов. После двух месяцев в лагере я потерял около десяти килограммов и не переставал удивляться, как только таскаю ноги.

Никаких условий для отдыха и развлечений не было, но к подобного рода вещам никто не проявлял особого интереса, потому что все были так сильно истощены и измотаны годами непрерывных боев, что предпочитали одиночество и пассивный отдых. У людей, наконец, появилась возможность спокойно написать письма родственникам тех своих боевых товарищей, кто погиб в последние месяцы войны. У меня же не было ни бумаги, ни адресов, да я и не знал о судьбе многих моих сослуживцев.

Хотя о судьбе большинства солдат из моей роты я не знал, но мне точно было известно, что, по крайней мере, некоторые из тех, кого признали пропавшими без вести, точно не были убиты.

Я до сих пор испытываю грусть, думая о том, что никто из таких семей так и не получил окончательного заключения о судьбе своих близких, не вернувшихся с войны.

Вспоминая о том, что я уцелел в годы войны, прихожу к мнению, что в моей судьбе имело место божественное вмешательство. За военные годы у меня было четыре незначительных ранения, которые наши медики сумели обработать прямо на передовой, им не понадобилось отправлять меня в полевой госпиталь. Видимо, у Господа были в отношении меня другие планы, и он пощадил меня.

Аннелиза и моя семья, разумеется, оставались в неведении о том, что случилось со мной, точно так же, как я ничего не знал о них. Писать наугад письма в лагеря военнопленных было бессмысленно, однако Красный Крест выдал каждому из нас по две открытки, чтобы мы могли сообщить семьям о своем местонахождении. На отдельных открытках я писал Аннелизе и моей семье о том, что жив и пребываю в относительно нормальном здравии в английском лагере в Шлезвиг-Гольштейне и надеюсь, что мое известие скоро дойдет до них.

В те летние месяцы многие солдаты, находившиеся на ферме, получили извещения о своем освобождении из лагеря и были направлены в фильтрационную зону. В конце июля я узнал о том, что скоро настанет и моя очередь.

Зная, что на британских пропускных пунктах нас будут обыскивать, я решил спрятать свою «астру» и солдатскую книжку, чтобы их не отобрали у меня.

Прежде чем покинуть ферму, я зашел в лес примерно в километре от нее. Аккуратно завернув мои вещи в водонепроницаемую материю, я спрятал их в вырытой в земле ямке и отметил место камнем. Через год я вернусь и заберу их.

Оказавшись в фильтрационном пункте, я удивился, когда увидел там Отто Тепельмана, моего друга детства из Пюггена. Оказалось, что он тоже был на Восточном фронте и чудом избежал советского плена. Несмотря на то, что в Пюггене находились русские оккупационные войска, он намеревался вернуться из английского лагеря домой, в нашу деревню.

Зная о том, что бывших офицеров вермахта после войны сошлют в Советский Союз, я понимал, что возвращаться в Пюгген не стоит, это слишком рискованно, и решил после освобождения отправиться в Люнебург. Прежде чем Тепельмана выпустили, я написал короткую записку, которую попросил передать родителям, потому что был не уверен, что они получили открытку через Красный Крест.

Меня отпустили через пару дней после 27 июля. Мне повезло, потому что в фильтрационной зоне не хватало жилья и многим приходилось спать в вырытых в земле траншеях. Готовя нас к освобождению, британцы сделали меня старшим над группой из двадцати солдат, направлявшихся в Люнебург. Нас посадили на три грузовика с водителями-солдатами и капралом, военнослужащими британской армии.

Между тем за несколько дней до моего освобождения Аннелиза из моей открытки, посланной через Красный Крест, узнала, что я жив и нахожусь в плену. Она решила немедленно отправиться ко мне, оставила работу в госпитале в Зюдердайхе, даже не попросив разрешения у начальства, которое в тот момент оказалось под контролем британских оккупационных властей. Перейдя контрольно-пропускной пункт на соседней Эльбе, она тайком пробралась на паром.

Когда он причалил на восточном берегу, Аннелизе как-то удалось раздобыть велосипед и проделать на нем путешествие в 150 километров до моего лагеря в Шлезвиг-Гольштейне. Измученная долгой дорогой, она, наконец, добралась до главных ворот лагеря и узнала, что англичане выпустили меня за день до ее прибытия.