Читать книгу "Кроваво-красный снег. Записки пулеметчика Вермахта - Ганс Киншерманн"

Я выпускаю по вражеским позициям одну очередь за другой. Вскоре обнаруживаю два пулеметных гнезда на краю леса, откуда ведется сильный огонь, наносящий серьезный урон нашим стрелковым взводам на правом фланге.

С громким хлопком прямо перед нами взрывается мина. В землю со свистом впиваются осколки. Один из них ударяет в кожух пулемета, и обер-лейтенант быстро отдергивает руку. По его пальцам струится кровь. Клюге, заметив случившееся из соседнего окопа, приходит в ужас.

— Врача! — кричит он. — Обер-лейтенант ранен! Командир достает носовой платок и прижимает его к ране. Более удивленный, нежели раздосадованный, он подзывает к себе ординарца.

— Ты что, с ума сошел, Клюге? Зачем нужен врач при такой пустяковой ране?

Клюге кричит:

— Не нужно врача! Это легкое ранение! Затем он перевязывает бинтом руку командира.

Я снова берусь за пулемет и поливаю огнем любую фигурку врага, появляющуюся передо мной. Через несколько секунд возле меня взрывается новая мина. Внезапно чувствую боль в верхней губе. Крошечный осколок угодил мне под нос. Кровь течет вниз по губе и попадает в рот. Я сплевываю ее и прижимаю к ранке носовой платок. Нос и верхняя губа тут же опухают.

— Пусть санитары перевяжут тебя и отправят в тыл. Вариас возьмет пулемет на себя! — предлагает командир.

— Пустяки, это только с виду кажется, будто рана серьезная, — отказываюсь я. — Это всего лишь крошечный осколок.

Обер-лейтенант удостаивает меня коротким взглядом и снова приникает к окулярам бинокля.

У меня такое ощущение, будто он и не ожидал от меня иного ответа. Я его подчиненный и не должен расстраиваться из-за каких-то там пустячных ранений. Он, пожалуй, разочаровался бы во мне, если бы я сейчас согласился отправиться в тыл, хотя ранение дает такое право. Признаюсь честно — если бы у меня в то время был другой командир, то я отправился бы в тыл, чтобы дать санитарам перевязать меня и выбраться из-под смертоносного огня вражеских минометов. Нервы у меня порядком растрепаны после долгого пребывания на передовой, чтобы в условиях тяжелого боя я мог терпеть это болезненное и досадное ранение. Я не трус, — мне часто приходилось бывать в самых крутых переделках, — но в то же время не хочется изображать из себя героя.

Теперь, похоже, придется взять на себя исполнение такой роли, потому что товарищи, заметившие мое опухшее лицо, удивляются, почему я еще не отправился в тыл. Обер-лейтенант придает мне физических сил и мужества, и поэтому я остаюсь на передовой. Я испытываю сильную привязанность к нему и готов пойти вслед за ним куда угодно, даже в преисподнюю. Достаточно, по моему мнению, повоевав на переднем крае, я больше не сражаюсь за фюрера, народ и отчество. Эти идеалы теперь для меня не более чем пустой звук. На фронте никто не говорит о национал-социализме и не обсуждает политические темы. Совершенно очевидно, что мы воюем лишь для того, чтобы остаться в живых и помочь выжить своим фронтовым товарищам. Впрочем, порой мы сражаемся ради наших командиров, если они достойны нашего солдатского уважения. В данном случае мы готовы отдать жизнь за нашего обер-лейтенанта, готовы выполнять его приказы, как бы тяжело нам ни было.

А за что же сражается он сам? Будучи офицером, он исполняет присягу и сохраняет верность слову чести.

Насколько мне известно, солдаты уважают его за то, что он честно несет за них ответственность перед вышестоящим начальством и всегда являет собой образец храбрости и офицерского опыта. Когда обер-лейтенант говорит с нами, мы чувствуем, что он взывает к нашей общности и чувству фронтового братства. Мне и моим товарищам это представляется самым важным и ценным в тревожные дни войны. Мы считаем, что только ради этого и стоит воевать, особенно если прочие идеалы отсутствуют. За те месяцы, пока наш командир сражается рядом с нами, мы никогда не слышали от него разговоров о политике или о национал-социализме. У меня такое ощущение, будто он стоит выше всех этих суетных вещей и никогда не примешивает политику к войне. Думаю, что главное для него — воинский долг.

Наш эскадрон не может двигаться дальше из-за сильного огня противника, и обер-лейтенант принимает решение. Посмотрев на левый край леса, он говорит:

— Нужно прорваться в лес и попытаться с фланга обойти позиции врага.

Это трудная задача, считаем мы, особенно если принять во внимание то, что в лесу находится много советских солдат.

Обер-ефрейтор Клюге высказывает вслух мнение:

— Может быть, нашей артиллерии, герр обер-лейтенант, стоит дать по русским хороший залп?

— Зачем? Обойдемся без артиллерии, Клюге. Передай солдатам, что мы выступаем первыми, затем за нами пойдет 1-й взвод!

После этого он обращается ко мне и Фрицу Хаманну:

— Вы прикрываете нас до тех пор, пока мы не войдем в лес, после чего следуете за нами и ждете дальнейших указаний. Понятно?

— Так точно, герр обер-лейтенант!

Через пару минут он возглавляет отряд солдат, устремившийся вдоль скрытой кустарником неглубокой низины в направлении леса. Мы постоянно прикрывали их огнем двух пулеметов. Когда красноармейцы видят, что к ним приближаются немецкие солдаты, то выскакивают из окопов и устремляются в тыл. Обер-лейтенант и ведомые им солдаты приближаются к лесу и скрываются среди деревьев.

— Вперед! За ними!

Я хватаю станок пулемета за две задние сошки, Вариас — за передние. Нагнувшись, мы бежим к краю леса. Рядом с нами бегут Фриц Хаманн и Клемм, недавно вернувшийся из отпуска. Наконец мы оказываемся среди деревьев и получаем возможность перевести дыхание. В следующее мгновение в нашу сторону летят мины, взрывающиеся где-то в верхушках деревьев. Иваны бьют по нам перекрестным огнем.

На нас падают отсеченные осколками ветви. Слышим отдающиеся эхом приказы обер-лейтенанта и треск очередей легкого пулемета и автоматов. Под грохот минометных взрывов ищем укрытия за стволами поваленных деревьев. Ждем дальнейших указаний.

Из дымного облачка гари появляется какая-то фигура.

— Пулеметное отделение? — спрашивает кто-то.

— Это мы. Что случилось? — спрашиваю я.

— Герр обер-лейтенант приказывает переместить второй пулемет на сто метров на правый край леса. Первый пулемет следует за нами для прикрытия нашего фланга.

Фриц Хаманн вскакивает на ноги и мчится вместе с Клеммом через кусты на правый фланг. Спотыкаясь о корни и упавшие ветки, бежим за вестовым. Над нами по-прежнему ухают разрывающиеся мины. Вариас закашливается от быстрого бега и яростно чертыхается. Я слышу его голос, но в адском шуме обстрела не могу разобрать ни слова. Наверное, в эти минуты он думает то же, что и я: мы готовы отдать все на свете за пару армейских касок. Как жаль, что у нас их нет! Единственное, что мне остается, — это вжать голову в плечи и молить господа о том, чтобы в меня не попал шальной осколок или пуля. Чувствую, что кожу головы стягивает от страха. Мне кажется, что волосы мои встают дыбом.