Читать книгу "Все наши ложные "сегодня" - Элан Мэстай"

Я пожимаю плечами. Мне пока не по силам произнести это вслух.

– Наверное, так и есть, – продолжает она. – Вероятно, ты берешь самые лучшие идеи из своего волшебного фантастического мира. Но если та Земля погибла, и как ты утверждаешь, именно ты во всем виноват, разве не твой долг сделать наш мир чуточку получше?

– Получше? – тупо переспрашиваю я.

– На тебе лежит ответственность, – изрекает она. – Ты – единственный, кто способен показать нам, как выглядит рай. Ты сумеешь построить будущее, в котором нам предстоит жить. Причем построить в буквальном смысле слова: воплотить в кирпиче, стали и стекле. Не считай себя гением, если не хочешь. Думай о себе, как о разбойнике или чудовище, которое погубило целый мир. Но ты – все, что у нас есть.

Я теряю дар речи. По-моему, эти слова чрезмерно насыщены пафосом, но моя мама – не первая из матерей, ожидающих от своего чада великих открытий.

– А если это для тебя так важно, ищи разгадку тайны в Сан-Франциско, – добавляет она. – Но будь осторожен и возвращайся домой, к нам. В мире, где ты живешь, полно работы, которую надо делать, даже если это и не та реальность, которую ты видишь во сне. Но ведь там ты фактически не нужен. Зато ты необходим нам – здесь.

Мама обнимает меня. Затем распахивает дверь кабинета и идет в спальню, чтобы присоединиться к отцу, который уже давно лежит в кровати.

93

Мы с Пенни возвращаемся к ней домой. Я в основном живу там со дня нашего знакомства, потому что в своей квартире я чувствую себя неуютно.

Пенни поручает открыть книжный магазин одному из своих сотрудников, поэтому мы можем валяться в кровати практически весь день.

Окна спальни выходят на восток, и в них льется яркий утренний свет.

Я пытаюсь уснуть, лежа рядом с Пенни, а в голове у меня со скрипом прокручиваются события минувшей ночи.

Пенни в трусиках и в мягкой футболке расслабленно привалилась к моему боку, ее голова лежит в углублении, которое образует мое плечо. Прядки ее волос щекочут мне подбородок и губы. Она тяжело и глубоко выдыхает.

После семейных откровений перед моими родными мне изрядно полегчало, с души свалилась часть гнетущей тяжести. Однако я до сих пор думаю, что мне следовало заверить всех в том, что мои разглагольствования в больнице насчет альтернативных реальностей были мимолетным замыкание синапсов.

Нынче ночью я забыл сделать запись. Пенни посоветовала мне каждый вечер, перед тем, как лечь спать, уделять несколько минут своему личному дневнику – этакий обряд для сохранения истинной памяти. Так я и поступал: печатал понемногу на ноутбуке. Но сейчас мир кажется мне безграничным, а слова – слишком незначительными, и превращение аморфной путаницы воспоминаний в аккуратные строки текста становится для меня невыполнимым делом.

А реальность, из которой я пришел, вновь расплывается перед моими глазами.

И если начистоту: что те воспоминания дают мне? Был ли я тогда хотя бы чем-то доволен? Нет.

Здесь, лежа рядом с Пенни, я чувствую себя счастливым. Сплетясь с нею на кровати, которую я воспринимаю как свой дом, я понимаю, что впервые сознательно отпускаю Тома на волю. Джон просачивается внутрь через щелку под дверью, как струйки дыма от пожара в подвале, он восхитительно спокоен по сравнению с вечным трепетом Тома. Всем, чья участь мне не безразлична, станет лучше, когда я уйду. Даже Пенни. Присутствие Тома делает мир таким трудным, суматошным и сложным…

Джон не стал бы пережевывать свои страсти. Он уже должен был сообразить, что его жизнь оказалась «не в фокусе», и прозреть. Джон бы понял, что он страдает от психического заболевания, которое еще с детства угнездилось в темном уголке его сознания. Он бы догадался, что когда его обороноспособность временно ослабла, недуг попытался взять над ним верх. Но Джон сильнее, чем его противник. У вируса по имени Том нет даже плана действий, есть только список требований. Том хотел стать главным, но, как это случалось с очень многими властными деспотами, не разработал никакой стратегии, кроме банального переворота. У него не было даже адекватного представления о повседневной рутине. Свергнуть правительство способен каждый. А вот управлять страной – гораздо труднее.

Пенни шевелится и поворачивается на бок. Она прижимается ягодицами, прикрытыми лишь тонкими трусиками, к моему бедру и подтягивает простыню под подбородок. Я тоже поворачиваюсь на бок, и она вжимается в меня. Ее волосы пахнут лимоном, розмарином и чем-то еще, но я засыпаю, так и не сумев определить этот аромат.

94

Проснувшись, я ощущаю себя чистым. Нет, вычищенным. Или же опустошенным, но в хорошем смысле слова. Как будто, пока я был здесь, с Пенни, мой организм избавили от массивной опухоли.

Том покинул меня. Несчастный, жалкий нытик ушел. Никчемный бездельник исчез.

Счастливое избавление.

Он преследовал меня, как вампир, на протяжении всей моей треклятой жизни. Я думал, что, если выпустить его из клетки, станет легче, но он оказался жутким занудой, воплощением бессмысленной, беспредметной тоски.

Впрочем, я должен отдать ему должное: он разыскал Пенни. Выложил ее для меня на серебряном блюдечке. Без каких-либо усилий с моей стороны. И сейчас она лежит рядом со мной, готовая ко всему, что мне захочется. Поэтому я принимаюсь целовать ее шею, а когда она просыпается – стягиваю с нее трусики. Она пытается повернуться и взглянуть на меня, но я не позволяю. Возможно, я слишком груб, но ведь иногда бывает трудно обращаться с женщинами так, как им нравится, особенно если они об этом помалкивают.

Потом она и впрямь ничего не говорит. В конце концов спрашивает, что со мной стряслось. Я отвечаю, что никогда не чувствовал себя лучше. И я не вру. Никогда еще мой ум не был настолько ясным. Она ударяется в слезы. Спрашивает, что случилось с Томом. Я говорю ей, что он улетучился, и слезы превращаются в истерику.

Я направляюсь в ванную комнату. Давление в водопроводе – никудышное. Не знаю, кто строил эту помойку, но сантехники окончательно испортили дело. У душа даже нет дождевой головки. Пенни входит, голая, смотрит мне в глаза, одновременно пристальным и мягким взглядом.

Мы стоим под душем, и она спрашивает, здесь ли я еще. Я говорю, что не понял ее вопроса, а она отвечает, что говорит не со мной и обращается к нему – к Тому.

Я думаю, что, может, стоило еще на некоторое время притвориться им и овладеть ею, но мне уже не хочется ее. Незачем стараться.

Поэтому я лишь улыбаюсь и заявляю, что Тома больше нет, и он никогда не вернется, и оставляю ее хныкать дальше в ванной. Тем более что горячая вода уже начала заканчиваться. В моей квартире стоит другая нагревательная система, без идиотского накопительного бака.

Я надеваю дрянную одежду, которую выбрал для меня Том, и мчусь в офис. Не могу глазам своим поверить: как же сильно он напакостил! Прятался, убегал, извинялся и панически боялся принять решение, чтобы ненароком не ошибиться.