Читать книгу "Воспоминания розы - Консуэло де Сент-Экзюпери"

Я взяла билет до конечной станции и вспомнила, что вы заплатили кучу денег, чтобы я отправилась на край света; на самом деле я провела в поезде всего три четверти часа…

На станции я начала оглядываться в поисках такси. Ни одной машины. Но у меня в арсенале была маленькая хитрость «от Консуэло»: в Нью-Йорке я единственная умела поймать такси, когда ни одного свободного автомобиля не было. Среди машин, останавливавшихся на красный свет, всегда оказывалось такси с военными, больными, инвалидами; я пристально смотрела на шофера, пытаясь придать своему лицу самое милое и приятное выражение, проскальзывала в дверцу, открывала сумочку, показывала ему пятидолларовую банкноту и говорила: «Мне довольно далеко ехать», – на что он обычно отвечал: «Вы же видите, машина занята, я везу пассажира». Я настаивала: «Да, сначала мы отвезем этого человека, а потом меня». То же я проделала и в Нортпорте: «А потом, – добавила я, – вы отвезете меня в большой белый дом». Из окна поезда я действительно видела трехэтажный белый дом в колониальном стиле, выглядевший очень романтично.

Машина остановилась у портика белого здания, перед которым раскинулся великолепный парк. Калитка была открыта, я вошла как к себе домой. Человек с лейкой в руках с улыбкой взглянул на меня, и я обратилась к нему:

– Месье, прошу прощения за вторжение, я, может быть, бестактна, но я иностранка. Мой муж живет в Нью-Йорке, он писатель, его зовут Антуан де Сент-Экзюпери, возможно, вы слышали о нем?

– О да, – ответил он. – Я читал его книгу «Ветер, песок и звезды» [26] , это бестселлер. Может быть, вы зайдете?

Он провел меня в гостиную дома, который потом мы – уж не знаю почему – прозвали Бевин-Хаус.

Я объяснила:

– Я ищу дом в этом районе, чтобы снять на лето. Мой муж не переносит жары. Понимаете, он пережил страшную авиакатастрофу в Гватемале несколько лет назад и теперь даже не может прыгать с парашютом, потому что локоть у него так до конца и не зажил, он страдает от ревматизма и от того, что ему уже сорок три года… Его посчитали слишком старым, чтобы воевать в авиации, а ведь он летчик.

– Я знаю, я все это знаю, я читал «Ночной полет», жена пользуется моими любимыми духами «Ночной полет» от Герлен.

Для меня эти слова были как бальзам на сердце, я рассматривала потолок, обстановку, комнаты, коридоры… так, словно этот дом принадлежал мне.

– Вы здесь живете? Ваша жена приезжает к вам сюда в отпуск?

– К сожалению, моя жена инвалид, она живет в больнице, а детей у меня нет. Я приезжаю сюда время от времени, потому что мы посадили розы, георгины, да и искупаться здесь можно без проблем. Посмотрите на пляж.

– К тому же тут такой приятный ветерок. Знаете, в Нью-Йорке мы просто медленно поджариваемся.

– Ох! Как мне нравится ваш акцент. Вы говорите совсем как Сальвадор Дали.

– Да, я знаю. Он один из наших друзей, если хотите, я вас с ним познакомлю.

– Послушайте, мадам, можете сообщить своему мужу, что нашли дом. Но обязательно уточните, что я не сдаю его вам. Я предоставлю его бесплатно. Он может жить здесь сколько пожелает. Вот ключи. Этот от входной двери, а этот от калитки. Хотите посмотреть?

Я тут же набрала номер Тонио.

– Сколько времени займет поездка отсюда до этого дома?

– Ну, от поезда, где ты меня оставил, я ехала примерно три четверти часа, но на машине будет быстрее.

Хозяин спросил:

– Хотите кофе, чаю, шоколаду?

– Да, хорошо бы шоколаду. Я так давно его не пила. Мой муж подъедет минут через сорок.

Я начала рассказывать хозяину о своей жизни в Оппеде. Я не в силах была остановиться, потому что как только я заводила речь о деревне, сами камни говорили моими устами, и разговор мог тянуться до бесконечности…

Наконец приехал Тонио со своей секретаршей, собакой Ганнибалом и магнитофоном. Мы осмотрели дом сверху донизу, а так как нашему хозяину пора было ехать, он попрощался и уже на пороге произнес:

– Мне было бы очень приятно, если бы вы пригласили меня в один из выходных.

– Когда пожелаете, месье, вы можете даже жить здесь, выбирайте спальню, здесь их столько…

Этот дом стал жилищем Маленького принца. Тонио продолжал работать над рукописью. Я позировала для «Маленького принца», и все приезжающие к нам друзья тоже. А потом они начинали возмущаться, потому что, когда Тонио заканчивал рисовать, оказывалось, что это не они, а какой-то бородатый господин, или цветы, или зверюшки…

Это был дом, созданный для счастья. Однажды Тонио спросил меня:

– Помните комнату в Буэнос-Айресе, ту, где я начал писать «Ночной полет»? Сделайте мне такую же.

– Да, Тонио, я найду вам маленький бочонок с золотым краником, мы нальем в него портвейн, я буду наполнять вам термосы горячим чаем, раздобуду конфеты, ментоловые карамельки, множество разноцветных карандашей и бумагу, тоже разноцветную, и разложу все это на огромном письменном столе.

Тонио часто уезжал на выходные в Вашингтон. Я не знала, с кем он там встречается, меня это нервировало… Он по нескольку раз звонил мне и возвращался очень усталый, не объясняя ничего, в понедельник. Я никогда не спрашивала, чем он там занимается. Это я узнала позже. Мы обедали однажды вдвоем в кафе «Арнольд», где к нам подошел американский генерал.

– Генерал, познакомьтесь с моей женой Консуэло, она испанка, но прекрасно говорит по-английски.

– А я знаю французский, – ответил генерал с чудовищным акцентом.

И добавил:

– Ваш муж рассказывал вам об огромной помощи, которую он оказывает нам каждое воскресенье в связи с нашими планами высадки во Франции? Он знает море как никто другой, понимает, где лучше высадиться на Средиземноморском побережье и на Атлантическом.

Наконец-то покой в Нортпорте! Обретенная нежность!

27 Последние мгновения счастья

Тонио не умел или не хотел говорить о себе. Его манера воспринимать мир, чувствовать его наверняка уходила корнями в детство; он никогда о себе не говорил, не рассказывал о своей внутренней жизни, стремился с каждым днем взрослеть, использовать вчерашний опыт, чтобы упрочить свои достижения, не только ради себя, но и ради других. Он не молол языком, просто для того чтобы сотрясать воздух; то, что он произносил, всегда имело смысл. Тонио не смешивал свои физические и моральные страдания с остальной своей жизнью. Он полностью от них абстрагировался. Он целиком отдавался человеку, которого слушал в данный момент. Я вспоминаю одну из его любимых фраз: «Надо любить людей, но не говорить им об этом». Она прекрасно передает его характер: он любил людей, но не терял времени на то, чтобы объяснять им это.

Любовь была для него совершенно естественной вещью. Жить рядом с ним было трудно, потому что, уходя, он уносил всего себя целиком, словно его никогда и не было с вами. Но он умел и возвращаться точно так же – всем своим существом. Его физические и психические возможности были практически неистощимы. Когда я ворчала, что он изматывает себя занятиями математикой, которые казались мне такими нудными, он с широкой улыбкой отвечал всегда одной и той же фразой: «Вот умру и не буду уставать!»