Читать книгу ""Абрамсы" в Химках. Книга третья. Гнев терпеливого человека - Сергей Анисимов"

«Стрелок» давно ждал этого момента, по его словам – многие годы. В Африку за тем же самым он мог съездить давно, но Африка – это не то. Ему нужны были европейцы; такие же, как соседи дома. В Африке все иначе, все чужое. Там нет такого погружения, какого можно было достичь в России. Опасность в России, правда, тоже была больше, и это особо оговаривалось в составленном эзоповым языком контракте. Никакой эскорт не защитит от снайпера или просто отчаянного человека, которому наплевать на свою собственную жизнь, лишь бы убить чужака. Его это устраивало: это придавало «туру» настоящий, острый вкус.

Не особо частые проверки на блокпостах «миротворцев»: поляков, финнов, американцев, немцев, бельгийцев, британцев, голландцев, словаков, грузин, испанцев. Почти Вавилон…

– Это с нами. Гость из тыла. Нет, не журналист, просто гость. Представитель какого-то там Фонда по сохранению культурного наследия… Француз. Да, проверяйте, пожалуйста. Видите отметку на документе? Ну да, эту самую. 20 евро? Да вы что? Вчера еще 10 было!

Какие-то мелкие русские города, названия которых он помнил неточно. Потом сельская местность, потом крупный город. Ему нравилось чередовать впечатления, и он решил, что по возможности продлит «тур», пока сумма банковского кредита не станет совсем уж неподъемной. И еще ему нравилось, что здесь можно – все. В разорванной на части, покрытой пеплом, покоренной варварской стране царили анархия, голод, страх. Погибающие от голода в своих полусгоревших городах женщины отдавались за пачку галет или пару бульонных кубиков. Выходит то, что все русские женщины – шлюхи, было чистой правдой. Европейки никогда бы так не поступили, как бы тяжело им ни было. Они бы сказали: «Нет!». Матери умирающих от голода или вульгарной кишечной инфекции детей стоили еще дешевле. За початую банку сгущенки можно было купить покорность любой кормящей матери возрастом от 18 и выше. Но и это все было ерундой. Заплаченные авансом 75 тысяч евро позволяли ему стрелять, куда взбредет в голову, – только не в своих, конечно. Ну, и не перед объективами представителей международной прессы. Уж это он тогда понимал. Очередь за какой-то едой – за пойманными крысами, что ли? Останавливается машина, он выходит с парой посмеивающихся ребят из эскорта, смотрит. Русские женщины в серых тряпках глядят вниз: поднявшая глаза сразу привлечет к себе внимание.

– Эта!

Один из бойцов эскорта кивает, шагает вперед. Властно отстраняет нескольких, отпихивает с дороги самую медлительную. Сдирает платок с головы женщины, показавшейся ему молодой. Да, скорее даже девушки. Немытые и нечесанные волосы еще сохраняют светлый цвет.

– Пошла!

Несколько женщин визжат, кричат на своем глупом языке. Одна хватает бойца за руки – тот не глядя отмахивается, и она летит на землю. Светловолосую девушку выдирают из толпы. Вся эта толпа теперь целиком развернулась лицами к ним. Кто-то из русских старух кричит по-английски, потом по-немецки. Боец эскорта отвечает и хохочет. Кто он по национальности: американец, немец, украинец, грузин, русский? «Стрелок» не знает, да и не хочет знать. Это обслуга, выполняющая его желания за серьезные деньги.

Девушку тащат к машине, но это не все. В этот раз «стрелку» недостаточно того, что он устроил. Он обменивается с обоими бойцами эскорта взглядами, затем несколькими словами. Те оглядывают улицу и кивают: можно. «Стрелок» берет на изготовку «калашников», передергивает затвор, уже предвкушая то, что сейчас будет. Очередь начинает разбегаться, когда он открывает огонь. В его распоряжении довольно большой выбор оружия: и американские М-14 и М-16, и винтовки производства нескольких европейских стран, и пистолеты-пулеметы. Но ему рекомендовали именно «калашников», потому что меньше будет возможных проблем со всякими там экспертизами, если они вдруг по какой-то прихоти судьбы случатся. Ну и ладно, он не возражал. В магазине русской штурмовой винтовки 30 патронов, он выпускает их все несколькими длинными очередями, не особенно целясь: бойцы насмешливо хмыкают. Потом одобрительно улюлюкают, когда последней очередью он сшибает особенно быстро бегущую женщину, умчавшуюся уже на несколько десятков метров. Скольких он убивает в этот раз, скольких ранит – не имеет никакого значения. Расследований не будет, русским некуда и некому жаловаться. Во всех новостях – по всему миру, по всей Европе – только рассказы о том, что это русские сами убивают друг друга. Из врожденной жестокости и чего-то там еще. Они сами виноваты, что довели до этого свою жизнь. Никакой международный суд не примет жалобу от русского – просто потому, что их гражданство уже перестало признаваться. А никакой местный суд здесь свою юрисдикцию не сохранил.

И вот так либо как-то иначе – или каждый день, или через день, чтобы не приелось. Можно купить себе все, что хочешь, за еду или лекарства. Или не купить, а взять силой. И можно убивать, сколько хочешь, зная, что за это га-ран-ти-ро-ван-но не будет ничего, никакой кары. Другие, он знал, не просто брали женщин и детей и убивали, кого хотят. Кто-то занимался целевым подбором доноров органов, но в это ему твердо, настойчиво советовали не лезть: это очень дорогой и очень хорошо прикрытый бизнес. Его 75 тысяч евро и десятки раз по столько же от таких, как он, выглядели на этом фоне мелочью, старыми латунными сантимами в детских копилках… Кто-то другой занимался разделкой людей на учебные пособия для студентов-медиков. Это тоже был рынок, но много меньший; его в целом насытили еще во время войны в Югославии… Но большинство просто убивали. Это было просто. Очень просто – как сходить в туалет или почистить зубы. Никаких переживаний, кроме дрожи в животе. Сладкой, как…

Это все было можно, и постепенно стало ясно, что от этого реально сходишь с ума… Он мог все. Он был не просто ангелом в этом аду, он был почти богом. Обилие церквей в России «стрелка» изумило: он почему-то считал, что русские в своем большинстве мусульмане, а остальные вообще язычники. Это смущало, но потом он сообразил, что церкви с крестами у русских не настоящие: это просто их выдумка, попытка обелиться перед миром. На самом деле православные – это не христиане. У украинцев, и словаков, и хорватов, с которыми он общался на разных этапах своего маршрута, по этому поводу было очень четкое и ясное представление: точно такое же, какое создалось и у него. Очень правильное и удобное.

Статус ангела, статус бога, хозяина десятков, а хочешь – и сотен жизней… Это было нечто невероятное. Он участвовал в расстрелах пойманных инсургентов, которым иногда не было даже шестнадцати лет. Ему говорили:

– Думаешь, это просто мальчишка? Знаешь, что он сделал или такие, как он? Это они сожгли миссию Красного Креста в том городе, как его… Проезжали позавчера… Угу, было расследование, он во всем признался. Давай, закончи это. Смотри как уставился, волчонок. Сейчас зарычит или укусит. Давай, пора уже ехать.

Были и большие расстрелы. Полицейское охранное подразделение, скомплектованное из каких-то кавказцев, проводило акцию, ставшую ответом на действия русских террористов. Которые, говорят, кого-то там застрелили прямо в зеленой зоне. Взятие заложников, обращение к жителям города с требованием выдать стрелявших на беспристрастный суд. Потом, когда собственно заложников кому-то показалось мало для нужного масштаба, привезли несколько грузовиков с людьми из ближайшего фильтрационного лагеря. Взятыми раньше или вообще военнопленными. Впрочем, собственно понятие «военнопленный» распространялось на весьма малую долю русских военнослужащих, взятых в плен. Российские Вооруженные силы слишком долго и слишком густо пятнали себя преступлениями – против народа Чечни и так далее… Всякие там гуманные принципы распространялись вовсе не на всех, носивших русскую военную форму, надевавших ее хоть когда-то в своей жизни. В итоге получилось сто человек или чуть больше. Сто десять, может быть. Полтора часа всяких приготовлений – рытье могил, последние допросы, последние насмешки. И потом, за одну или две минуты, – все. Три пулемета.