Читать книгу "На службе в сталинской разведке. Тайны русских спецлужб от бывшего шефа советской разведки в Западной Европе - Вальтер Кривицкий"

Я сказал ему, что уже вызвал двух своих лучших агентов из Германии и что они вот-вот будут в Париже. Мы проговорили на другие темы почти до утра. Через несколько дней я вернулся в свою штаб-квартиру в Голландии, чтобы отдать распоряжения, касающиеся соответствия нашей деятельности в Германии новой советской политике.

В январе 1937 года мир с огромным удивлением узнал о новой серии «признаний» в Москве, где тогда шел второй показательный судебный процесс по делу о государственной измене. Очередная плеяда видных советских деятелей, названных на разбирательстве «троцкистским центром», находясь на скамье подсудимых, признавалась один за другим в широкомасштабном заговоре, цель которого заключалась в шпионаже в пользу Германии.

В это время я занимался расформированием крупных отделений нашей разведслужбы в Германии. Московские газеты каждый день публиковали репортажи из зала суда. Я сидел дома с женой и ребенком и читал протокол показаний свидетелей, опубликованный вечером 24 января, когда мой взгляд вдруг остановился на небольшой выдержке из секретного признания Радека на суде. Радек заявлял, что генерал Путна, еще недавно советский военный атташе в Великобритании, а теперь уже несколько месяцев узник ОГПУ, пришел к Радеку «с просьбой от Тухачевского». Процитировав эту строчку из секретного признания, прокурор Вышинский спросил Радека:

Вышинский: Мне хотелось бы знать, в какой связи вы упомянули имя Тухачевского.

Радек: Правительство поручило Тухачевскому выполнение одного задания, а он не мог найти для этого нужные материалы… Тухачевский ничего не знал ни о деятельности Путны, ни о моей преступной деятельности…

Вышинский: Значит, Путна пришел к вам, потому что Тухачевский послал его к вам с официальным заданием, но он не знал, чем занимаетесь вы, так как он, Тухачевский, не имел к этому никакого отношения?

Радек: Тухачевский никогда не имел к этому никакого отношения.

Вышинский: Я правильно понимаю, что Путна имел какие-то дела с членами вашей троцкистской подпольной организации и ваше упоминание о Тухачевском было сделано в связи с тем, что Путна пришел с официальным делом по приказу Тухачевского?

Радек: Я подтверждаю это и заявляю, что никогда не имел и не мог бы иметь никаких дел с Тухачевским, которые были бы связаны с контрреволюционной деятельностью, потому что я знаю отношение Тухачевского к партии и правительству и знаю о его абсолютной преданности им.

Когда я это прочитал, то был так сильно потрясен прочитанным, что жена спросила меня, что случилось. Я протянул ей газету со словами: «Тухачевский обречен!»

Она прочитала репортаж, но он ее не обеспокоил.

– Но Радек все время повторяет, что Тухачевский не был связан с заговором, – сказала она.

– Точно, – согласился я. – А нужно ли Тухачевскому оправдание Радека? Разве хоть на минуту можно сомневаться, что Радек осмелился бы по своей воле упомянуть на суде имя Тухачевского? Нет, это Вышинский вложил имя Тухачевского прямо в уста Радека. А самого Вышинского подвиг на это Сталин. Разве ты не понимаешь, что Радек говорит это для Вышинского, а Вышинский – для Сталина? Говорю тебе: Тухачевский обречен.

Имя Тухачевского, возникшее в разговоре между Радеком и Вышинским, упоминалось в этом коротеньком сообщении одиннадцать раз; и для тех, кто был знаком с методами ОГПУ, это не могло не иметь значения. Для меня это было ясное указание на то, что Сталин и Ежов сжимают кольцо вокруг Тухачевского и, возможно, вокруг некоторых других генералов из высшего командного состава. Мне было совершенно понятно, что уже сделаны все тайные приготовления и что в самое ближайшее время начнется процесс против них.

Я изучил официальный обвинительный акт и обнаружил, что секретное «признание» Радека было сделано в декабре. Именно в этом месяце я получил от Слуцкого приказ найти для него двух «германских офицеров». К тому моменту они уже вернулись и доложили мне, что в течение нескольких недель бездельничали в Париже, а затем им вдруг разрешили уехать, лаконично объяснив, что их «работа» пока отодвигается на некоторое время. Мы пришли к выводу, что возникли какие-то препятствия или просто изменились планы.

«Признание» Радека, в котором он упоминал имя Тухачевского, примерно совпадало и со сталинскими изменениями курса внешней политики. Оно появилось как раз в тот момент, когда Слуцкий предупредил меня о нашем неминуемом соглашении с Германией и приказал свернуть работу в рейхе.

Но почему же, думал я, Сталин решил именно теперь подорвать генералитет Красной армии? Уничтожив группу Каменева – Зиновьева, сокрушив очередной блок своих политических противников по делу Радека – Пятакова, какими мотивами мог руководствоваться он, инициировав борьбу против высшего командования нашей системы национальной обороны?

Ведь одно дело – отправить под ружья расстрельной команды группу политиков типа Зиновьева или Каменева, которых Сталин в течение многих лет унижал и морально уничтожал. Но совсем другое дело – расправиться с руководством национальной военной машины. Осмелится ли Сталин расстрелять таких видных военачальников, как маршал Тухачевский или, скажем, заместитель наркома обороны Гамарник, в такой критический момент международной ситуации? Осмелится ли он оставить страну беззащитной перед лицом врага, обезглавив Красную армию?..

Позвольте мне обратиться к фактам, лежащим в основе моих рассуждений. Маршал Тухачевский был самым блистательным военным деятелем среди военачальников советской революции. В начале Гражданской войны, в возрасте двадцати пяти лет, он был назначен командармом 1-й армии. 12 сентября 1918 года, когда судьба советской власти висела на волоске, он одержал решительную победу над соединенными войсками белочехов и Белой армии под Симбирском. Следующей весной, когда адмирал Колчак, продвинувшись с востока на запад, достиг бассейна реки Волги, только шестая часть российской территории оставалась в руках большевиков. Тухачевский нанес контрудар под Бузулуком и прорвал линию фронта врага. Закрепив первоначальный успех, он начал свое потрясающее наступление, отогнав Колчака за Урал и еще дальше – в Сибирь. 6 января 1920 года он сокрушил Колчака под Красноярском, освободив половину азиатской части России. Ленин восторженной телеграммой поздравил Тухачевского и его армию.

Разбив белую армию в Сибири, Тухачевский сразу же был отправлен командовать фронтом в Центральной России, где шли бои с Деникиным. Немногим более чем за три месяца Деникин был отброшен к Черному морю и вынужден был, погрузившись со своей армией на пароходы, бежать в Крым – последний оплот Белого движения. Так Тухачевский уничтожил двух самых серьезных врагов советского правительства – Колчака и Деникина.

Между тем поляки неожиданно начали наступление на Украину и дошли до Киева, практически не встречая сопротивления. Город капитулировал 7 мая 1920 года. Однако советские войска, высвободившиеся благодаря поражению Деникина, вскоре выгнали поляков с Украины, а Красная армия начала свое победное наступление на Варшаву. Тухачевский, тогда командовавший основными силами Советов, находился на расстоянии пушечного выстрела от Варшавы и был готов бросить всю свою армию на польскую столицу. Он ожидал подхода Конной армии под командованием Буденного и Ворошилова, которая стремительно продвигалась на юго-запад к Львову, а также 12-й армии под командованием Егорова. Политкомиссаром этих армий был Иосиф Сталин. Революционный совет Красной армии, высший орган политической власти в Красной армии, решил с 1 августа передать командование всем Юго-Западным фронтом Тухачевскому.