Читать книгу "Волнолом - Владимир Прягин"

Пройдя еще пару кварталов, Генрих приметил свободный таксомотор. Шофер только что высадил пассажира и теперь, похоже, прикидывал – может, тоже к реке? Но Генрих пресек эти поползновения, приказав:

– Пчелиная, девяносто четыре.

– Сударь, а с дирижаблем что? Вы оттуда?

– Не оттуда. Поскорее, любезный, я тороплюсь.

Локомобиль катился ходко и мягко. Генрих уже начал прикидывать, как построить разговор с Сельмой, но его отвлек короткий чернильный проблеск – будто бестелесная змейка метнулась через салон. Машинально проследив за ней взглядом, он оглянулся и сквозь узкое окошко увидел, как темные ленты вьются вокруг котла.

– Стой! – заорал Генрих шоферу, высунувшись наружу.

Тот послушно ударил по тормозам. Генрих выскочил на дорогу, не отрывая взгляда от чернильных змей. Они, поплясав еще секунд пять, мирно сползли на заднее колесо, потом соскочили на мостовую, обвились вокруг решетки канализационного стока и ухнули в глубину.

– Что случилось, сударь? – спросил шофер. – Полагаете, с котлом что-то? Если так, то не извольте беспокоиться – работает как часы…

Из его дальнейшей тирады Генрих понял только два слова – «поршень» и «клапан». Впрочем, особо он не прислушивался. Вспоминал, как почти такие же танцы свет устроил на дирижабле перед аварией.

– Держите деньги. Дальше я сам. Вам, кстати, тоже советую поберечься – погасите котел, переждите где-нибудь в закоулке.

– Но почему?

– День сегодня такой. Эфирные возмущения.

Шофер посмотрел на него как на умалишенного, но Генрих не стал вдаваться в подробности. Развернулся и зашагал по улице, высматривая извозчика. С мотором – оно, конечно, быстрее, но лошадка надежнее.

Через пару кварталов наткнулся на очередную кучку зевак. Они стояли, уставившись на чей-то старинный особняк с колоннадой. Генрих, правда, не понял, что там можно было высматривать – вроде обычный дом, хоть и недешевый, конечно. Может, какая-нибудь знаменитость тут проживает?

Прислушался к разговорам:

– …нет, говорит, не останусь, хоть расстреляйте…

– …прямо из стены, черные, стелются по-над полом…

– …плачет, трясется – в карету кое-как усадили…

– …из подвала так тихонечко – «у-у-у»…

– …да сами взгляните – склеп натуральный…

Уловив последнюю фразу, Генрих присмотрелся к дому внимательнее и тоже почувствовал беспокойство. Что-то неуловимо-тоскливое, неживое пряталось за помпезным фасадом. Ощущение было смутно знакомым, хотя Генрих видел эту постройку впервые в жизни.

Какой-то господин рядом обстоятельно объяснял:

– Несчастливый дом, что тут скажешь. Прошлый хозяин его продать собирался из-за долгов. Дом-то ветхий уже, под снос. И поставлен неудобно – из-за него дорога петляет. Говорили – и впрямь снесут, дорогу спрямят. Да вот не срослось. Теперь что-то непонятное тут творится…

Генрих, не слушая больше, двинулся прочь. Он, кажется, догадался, в чем дело. Узнал эту мертвую пустоту, что поселилась в окнах. Такая же была в глазах у Франца и барона.

В том, «правильном», мире дом, наверное, снесли, как и собирались. А здесь он почему-то стоит. Еще один оживший покойник, только не из плоти и крови, а из камней и досок. Хозяева об этом не знают, но все равно ощутили потустороннюю жуть, вот и унесли ноги. Любой бы на их месте унес…

На следующем перекрестке Генрих наконец-то поймал извозчика и через четверть часа был на Пчелиной улице. Район оказался тихий и небогатый – промерзшие лужи, побуревшая трава на обочине, старые сады за заборами. Обиталище Сельмы на фоне соседних не выделялось. Оставалось только гадать, зачем ей подобная конспирация.

Служанка, отворившая дверь, проводила его в гостиную. Обстановка там была не то чтобы бедной – скорее, скудной. Пара кресел, диванчик, ореховый столик с гнутыми ножками. Унылый натюрморт на стене – ваза с лиловатыми астрами.

– Картину не я выбирала, – сказала Сельма, сидевшая в углу у окна.

– Не сомневаюсь, – подтвердил Генрих.

– Я надеялась, что эта хижина мне вообще не понадобится.

«Фаворитка» мало походила на себя прежнюю. Закрытое шерстяное платье до пят, волосы собраны в немудрящий хвост на затылке, никакой косметики на лице. Слова произносила тихо, будто экономила силы.

Генрих не чинясь подтащил второе кресло и сел напротив.

– Как самочувствие, баронесса?

– Голова кружится. Трудно сосредоточиться…

– Зачем вы перебрались в эту, как вы выражаетесь, хижину?

– Так было нужно.

– Поясните. Вы ведь хотите, чтобы я вам помог? Тогда, прошу вас, будьте по возможности откровенны.

По дороге сюда он долго раздумывал – можно ли применить против Сельмы светопись? Руну подчинения, например? Однако решил – нет, лучше не надо. Ведьма, как он уже выяснил, утратила память, но не способности. Враждебное воздействие она ощутит и может ответить – пусть даже неосознанно, на инстинктах.

– Давайте обсудим ваши видения, фрау фон Вальдхорн. Что они собой представляют?

– Откуда вы про них знаете?

– Вы мне сами рассказали сегодня. Помните, в полдень?

– Ах да, вы правы. Видения… душные, вязкие… не такие, как прежде…

– А прежде какие были?

– В юности – волшебные, светлые… – Она, тяжело дыша, делала паузы между фразами. – Сны о будущем… о том, как встречу мужа… как перееду в столицу… И ведь сбывались… прекратились, когда повзрослела… Потом, с год назад начались другие… тоже странные, но не страшные… Я засыпала и будто бы говорила сама с собой… с другой собой… Не знаю, как это объяснить…

– Я понимаю. Продолжайте, прошу вас.

– Деталей наутро уже не помнила, но точно знала, что надо делать… Купить этот домик… Он и стоил-то всего ничего… Заглянуть под половицу в кладовке… Дурацкий тайник, будто в каком-нибудь дешевом романчике…

– Что было в тайнике? – спросил Генрих.

– А три дня назад пришли кошмары… – Она, казалось, его не слышала. – Я поняла, что от мужа надо уехать… Чтобы он меня не нашел… Потому что он стал чужим, жутким…

– Тише, тише. Забудьте, какой он сейчас. Вспомните, каким он был раньше. Вы говорите, Роберт впервые приснился вам еще до знакомства? Помните, когда именно это было?

– Да. – Она бледно улыбнулась. – Первый день осени, накануне королевского бала… двадцать пять лет назад… У меня было платье… летящее… темно-красное, как гранатовый сок…

Речь ее становилась сбивчивой, слов почти нельзя было разобрать. Глаза туманились, на лбу выступила испарина. Генрих понял, что счет идет на секунды – она вот-вот отключится.

– Это была хорошая осень, Сельма?