Читать книгу "Грот в Ущелье Женщин - Геннадий Ананьев"

Добрые четверть часа говорил начальник политотдела, дав в конце концов такую же оценку, как и комиссия: продолжать работать спокойно и уверенно.

Вернулся я домой ободренный. Ободрил и Полосухина. Повеселел он немного. Только чувствовалось – скучает по Оле, ждет от нее письма, хотя вида старается не показывать. А когда получил письмо от тещи, обрадовался несказанно. Потом несколько дней ходил взвинченный. Не ответил он теще. Почему? Не рассказал. Значит, не велик еще мой авторитет. Но, надеюсь, еще расскажет, когда время придет.

Наладилось и с постом в Атай-губе. В прежнем обогревателе, оборудованном в заброшенном сарае, пока еще располагались наряды, но армейцы пообещали через месяц построить специальный домик почти у самого причала. Причал они основательно расширили и продолжали расширять.

Наша стройка тоже, как говорится, обжилась. Единственное неудобство было в том, что солдаты-строители заняли клуб становища. Месяца два теперь ни кино, ни танцев в нем не будет. Навалится скукотища. Один выход: помогать строителям возвести первый дом. Чувствовали перед становищем мы себя немного виноватыми, но – не отказываться же от помещения. Теплей и удобней, чем в палатках. Да и от помощи как откажешься, если она от души? Кирпич, цемент, доски – все это перевозили через Падун в основном подростки. Конечно, вместе с нашими солдатами. Мальчишки даже гордились, что им разрешили помогать.

В общем, все шло хорошо, но вот подул ветер как раз накануне прихода рейсового теплохода, на котором Лена должна была ехать в Мурманск (санчасть отряда была предупреждена и подготовила все к встрече), но все планы рухнули. Благополучие улетучилось. Полосухин, правда, пытался успокоить:

– Чего носы повесили. Кровать в медпункте становища есть. Заведующая имеет акушерское образование. И не важно, что молоденькая. Принимала уже роды. Два раза принимала. Еще благодарить судьбу станете. Вот уехала бы ты, Лена, в Мурманск, ну, встретили бы тебя, в роддом отвезли, кто-то, может, и проведал разок, а в основном все одна и одна. Здесь же – рядом муж. Застава рядом. Дом, есть – дом. Мост, я договорился, не разберут.

А у меня и думки никакой о мосте, хотя знал, что перед ледоходом снимают настил с Чертова моста, чтобы повыше поднялись тросы, и не зацепило бы их льдом. Когда рассказывали об этом, подумал только: «Перестраховка. И без того тросы высоко» – и забыл. А ведь видел, что Падун уже пучится, наливается весенними соками, вот-вот разорвет ледяной панцирь. Попробуй тогда переправиться. Реку не осилишь никак. Морем только. От Стамуховой губы до Вторых песков. Не ближний свет. Да пешком сколько идти? Волна тоже вон какая. Как тут не поблагодаришь Полосухина?

– Да бросьте вы, – отмахнулся он. – Я уже старый северянин. Попривык.

Спокойней стало на душе после того разговора. Только ненадолго. Приткнулась тоска, не избавишься. Мысли грустные. Да и откуда им взяться – радостным? Ветер мост так раскачал, смотреть страшно. Ходила, правда, Лена по такому мосту, для нас спиртом разжиться, но полегче же тогда была. А как теперь? Что уж не передумалось мне, что не представилось. Чем бы ни был занят – наряды высылал, беседовал с солдатами, занятия проводил, а Чертов мост из головы не выходил. Даже думал, не провести ли Лену загодя, пока дитя не «постучался». Можно у деда Савелия пожить денек-другой, можно сразу в медпункт. Но Лена воспротивилась:

– Утихнет, Женя, ветер. Может, утихнет.

Но ветер не утихал. Гнал низкие темные тучи, хлестался дождем и будто слизывал с сопок и островов зимний снег. Радоваться бы им, освобожденным от зимнего плена, только нет, хмурятся темные скалы, неуютно им на ветру. Зябко. Смотрю я на них, и мне тоже зябко становится. А Лена и вовсе скуксилась. Ждет тишины. Солнышка ждет. Мог бы, расшвырял вот эти свинцовые тучи, пусть ласкает солнце истерзанные ветрами сопки, пусть морошка выклевывается, пусть ромашковая поляна расцветает. И Лена радовалась бы цветам. Нарвал бы ей охапку целую. Не пожалел. А осудить, никто бы не осудил. Такое событие.

Вздрогнул дом от налетевшего заряда, еще мрачней все вокруг стало, словно наступило солнечное затмение. Запуталась в дождевом заряде мечта о тепле, не может вырваться. Так и унеслась в неведомые дали. Пронесся заряд, и снова монотонно забарабанил дождь. Подошел я к этажерке с книгами, чтобы выбрать книгу по настроению, да почитать вслух. Отвлечь Лену от грустных мыслей. Но она, поняв, видимо, мое намерение, сказала тихо, испуганно:

– Не нужно. Нам идти пора.

Заметался я, словно ошпаренный. Пальто ей несу, шаль, валенки. Смотрит она на меня и улыбается. Грустно. Сочувственно.

– Пальто разве застегнешь? В полушубке твоем придется идти.

И верно. Несу полушубок. Подаю. А она сидит бледная-бледная. Губы закусила. И пот на лбу.

– Что с тобой, Лена?! Что?!

Молчит. Лишь минуты две спустя отошла. Румянец во всю щеку. И улыбка грустная-грустная. Боится. Не меньше меня.

– Пошли, – говорит, поднимаясь и надевая шаль. И после паузы: – Так и не стих шторм. Я ждала. Загадала.

Как человек может сам себе усложнить жизнь? Понимаем ведь и она, и я, что гадание все это – глупость самая настоящая, но вот загадала, а не сбылось, и станет теперь ожидать чего-то неприятного, думать, что роды могут пройти неудачно. И мне прилипнут, как банный лист, эти же мысли. Ладно бы помощь от тревог и предчувствия разных была, тогда иное дело – тревожься как можно больше; но только события сами по себе пойдут, не поменяются. Думая обо всем этом, я суетливо помогал Лене одеваться, а когда все было готово в путь, она предложила:

– Присядем, чтобы вернуться.

– О чем ты? Думай о наследнике. Все обойдется. Вот увидишь.

Помолчали. Лена первой встала. Обвела взглядом комнату, потом долго смотрела на Василису Прекрасную. Я сидел и ждал. Вот вздохнула она и позвала:

– Двинулись потихоньку.

Едва я пересилил ветер, открывая входную дверь. Держал ее плечом, пока выйдет на крыльцо Лена. Шагнула она через порог, зажмурила глаза, съежилась, боится шаг шагнуть, а знает: идти необходимо. Чудо не свершится, стой не стой. Говорит, словно себя подбадривает:

– Пошли.

Взял я ее под руку крепко, посоветовал: «Держись за меня», – и повел ее к мосту, приноравливаясь к ее робкому шагу.

Перед мостом остановились. Передохнуть, набраться сил и смелости. А ветер бьет, валит с ног, ему что, этому бесшабашному баловню природы? Вольготно. Лети, куда вздумается, просторы не меряны. Через вот такие чертовы мосты ему переправляться нет нужды.

– Пошли!

Рвется из-под ног деревянный настил, вырываются из рук тросы-поручни. Прижимаю я к себе Лену, веду шаг за шагом вперед. И все советую: «Вверх смотри. Вверх. Под ноги не нужно», – боясь, не закружилась бы у нее голова. Медленно двигаемся. Очень медленно, и все же половина пути осталась позади. Дотянем теперь. Обязательно дотянем. А Лена вдруг остановилась. Сдавила мне руку судорожно, до боли.