Читать книгу "Марлен Дитрих - К. У. Гортнер"

Наступила тишина. Я позлорадствовала, видя, как с Яннингса сбили спесь, но тут он, покосившись на меня, проворчал:

– Я бы сказал, она слишком неотесанная. Она всю картину затопчет своими ногами. Вы еще пожалеете об этом дне.

– Не пожалею, если все будут выполнять свою работу, – возразил фон Штернберг и ткнул в меня пальцем. – Фрейлейн Дитрих, я хочу взять вас на главную женскую роль – певицы из кабаре Лола-Лолы, которая доводит профессора Рата до гибели. – Он не стал дожидаться ответа, как будто мое согласие было фактом само собой разумеющимся, и вновь повернулся к ассистенту. – Ей нужна последняя версия сценария. Фрейлейн, пойдемте со мной.

Я двинулась следом за фон Штернбергом, бочком обойдя Яннингса, который состроил мне рожу и буркнул:

– Мои поздравления, Марлен. Добро пожаловать в чистилище.

Значит, он меня помнил. Я позволила себе дерзкий кивок, но тут в коридоре раздалось блеяние фон Штернберга:

– Сегодня. Я очень занятой человек.

Я стояла на звуковой сцене, ошеломленная внезапным поворотом событий, не знала, как это воспринимать, но была уверена: если я возьмусь за эту роль, то отдам себя в руки деспота. Тем временем фон Штернберг притащил откуда-то лестницу и взобрался на нее. Он включил верхние прожектора и ослепил меня ими.

– Стойте спокойно, – сказал он, когда я подняла руку, чтобы прикрыть глаза от света.

Другие огни он выключил, а один светильник переместил так, чтобы луч от него падал прямо на меня.

– Зеркало! – крикнул фон Штернберг, ни к кому конкретно не обращаясь, и спустился вниз. Кто-то подбежал с компактной пудрой. Режиссер приподнял крышку, просыпая порошок, и поднес зеркальце к моему лицу. – Видите эту маленькую тень в форме бабочки под вашим носом? Она всегда должна быть там. У вас вздернутый кончик носа, что портит профиль. Никто не должен снимать вас без этой тени, а это значит, что основной источник света должен быть на идеально выверенной высоте.

Я пялилась на свое отражение, поворачивая лицо то в одну сторону, то в другую. Тень я видела, и эффект был поразительный. Этот единственный луч света сузил мое лицо, обозначил скулы и скульптурно вылепил веки, проблемы с шириной носа значительно уменьшились.

– Mein Gott, – прошептала я и посмотрела на фон Штернберга.

– Ваш нос мы подкорректируем позже, – сказал он. – Пока хватит ключевого прожектора. – Улыбка обнажила его пожелтевшие от никотина зубы. – А ваши фильмы, Марлен, – добавил фон Штернберг, впервые называя меня по имени и перекатывая его во рту, как леденец, – они не раскрывают вас. Я видел их, и они ужасны. Вы в них ужасны. Но я могу это изменить. Если вы послушаетесь меня и выполните в точности то, что я вам буду говорить, я сделаю вас знаменитой.

Я поймала себя на том, что киваю, зачарованная его светом и его удивительной, противоречивой уверенностью во мне. Всего пару минут назад я была готова бросить ему в лицо отказ от роли. Теперь мне хотелось только одного: чтобы он снова направил на меня этот волшебный свет и я могла наслаждаться гипнотическим обликом, которым, сама того не зная, обладала.

– Эта картина очень важна, – продолжал фон Штернберг. – «УФА» вложила значительные средства, чтобы я снял ее на немецком и на английском. Американские фильмы начинают заполонять европейский рынок. «УФА» должна с этим как-то бороться, и они наняли для этого меня. Вы понимаете? – спросил он, и я уловила под его угрюмой наружностью первый проблеск жесткого юмора – лицо осветилось проказливой улыбкой. – Яннингс может называть себя главным героем сколько угодно, в романе так оно и есть. Книга озаглавлена «Профессор Унрат». Но моя картина называется «Голубой ангел», и моя звезда – Лола-Лола. – (Я вновь безмолвно кивнула.) – Вы должны сбросить пять килограммов до начала съемок в следующем месяце, – добавил фон Штернберг, когда к нему подбежал ассистент со сценарием. – И сделать ваш немецкий более грубым. У вас слишком рафинированное произношение. Я надеюсь, вы забудете о своем берлинском лоске. Лола-Лола не пай-девочка, она не из хорошей семьи и особой утонченностью не отличается. Она шлюха, которая зарабатывает на жизнь на мужчинах. Она не пьет шампанское и не обсуждает политику на приемах. Вы должны говорить, как она. Знать ее выражения. Но самое главное – быть ею. Внутри и снаружи. Жить и дышать ею. Все, что вы чувствуете и делаете, должно нести в себе ее суть, ничто не должно мешать. Вы сможете сделать это? Или мне нужно устроить пробы для этой невыносимой Люси Маннхайм?

– Нет. Я… я смогу. – С этими словами я взяла протянутый мне сценарий.

Я не могла этого постичь. У меня не находилось объяснений: раньше я никому не позволяла доминировать над собой, а ему готова была сдаться. Причем безоговорочно. Я поверила каждому его слову. И распознала в этом моменте шанс, которого всегда ждала, – стать тем, кем мечтала стать.

– Этого достаточно, – кивнул фон Штернберг. – Я пошлю за вами на следующей неделе, чтобы под вас подогнали костюмы. Они маловаты, но вы говорите, что справитесь, так что лишний вес должен уйти. Хорошего вечера, фрейлейн. Теперь я должен идти убеждать этих идиотов из «УФА», что вы – мой единственный шанс. И остановить Яннингса, чтобы он не убедил их в противном. – Штернберг строго посмотрел на меня и добавил: – Я верю, мы докажем, что они ошибаются. Но что бы мы ни делали, никогда не разочаровывайте меня.

По пути домой в трамвае я пробежала сценарий. А перечитав его еще раз в своей квартире, кинулась к Руди, прервав его мирный вечер с Тамарой. Мама повела Хайдеде в зоопарк.

– Прочти это, – сказала я, вне себя от возбуждения. – Прочти и скажи, разве это не самая восхитительная роль из всех, какие мне когда-либо предлагали?

Но прежде чем он успел это сделать, Тамара взяла листы и, когда в ответ на ее молчаливый вопрос я согласно кивнула, удалилась с ними на диван.

Закончив чтение, она сказала:

– Ничего подобного я до сих пор не встречала.

Я обмякла, сидя на стуле. Между нами вился дым от моих сигарет.

– Ты правда так думаешь? Это не слишком грубо? – Меня охватило беспокойство. – Она шлюха. Это может оказаться чересчур для меня.

Тамара улыбнулась, вытряхнула переполненную пепельницу и принесла мне чашку чая, пока Руди внимательно изучал сценарий. Увидев, что Тамара начала отрезать для меня кусок штруделя, я протестующе подняла руку:

– Нет. Мне надо сбросить пять килограммов.

– Пять? – поразилась она. – За какой срок?

– За месяц. Или меньше, если мне удастся.

Я прихлебывала чай, поглядывая на Руди. Он хмурил брови, переворачивая страницы. Тамара сидела напротив меня, мы обе ждали его вердикта.

– Это роль на всю жизнь, – сказал он. – Но ты права: тут есть риск. Это вовсе не милашка. Она почти аморальна. Одержимость ею в конце концов убивает Рата. Я не знаю, Марлен.

– Не знаешь? – с недоверием спросила я. – Но это его одержимость, не ее. Он приходит посмотреть на нее в кабаре «Голубой ангел», он ослеплен ею. Она же никогда не притворяется другой, не такой, какая есть. Он отказывается от своей жизни ради нее.