Читать книгу "Разделенные - Нил Шустерман"

Мальчик всхлипывает, девочка его утешает.

– Все в порядке, Тимоти, – говорит она. – Я уверена, все будет хорошо.

Лев усаживается напротив новеньких. Он чувствует себя очень неловко, понимая, насколько эти дети напуганы. Он сознает, что должен источать уверенность и оптимизм, но оказаться лицом к лицу с жертвами похищения – совсем не то, что внимать восторженным поклонникам.

Кавено здесь нет, вместо него двое взрослых из штата. Лев сглатывает и пытается унять дрожь, стиснув подлокотники кресла.

– Ну, снимите с них повязки, – говорит он.

У мальчишки лицо покраснело от слез. Девочка же осматривается, оценивает ситуацию.

– Извините, что пришлось с вами так поступить, – говорит Лев. – Мы боялись, что вы причините себе вред, да и нельзя было раскрывать, куда вас везут. Только так мы могли спасти вас.

– Спасти? – восклицает девочка. – Вот как вы это называете?!

Лев старается не замечать обвиняющих нот в ее голосе, но не может. Он заставляет себя, как Кавено, смотреть ей прямо в глаза, надеясь, что это сойдет за силу и уверенность.

– Сейчас, может, вы так не думаете, но мы вас спасли.

Лицо девочки дышит возмущением, но мальчик вдруг ахает, и его мокрые глаза округляются.

– Это ты! Ты тот парень, уготованный в жертву, который стал хлопком! Ты – Левий Калдер!

Лев улыбается извиняющейся улыбкой и даже не пытается поправить фамилию.

– Да, но друзья зовут меня просто Лев.

– Я – Тимоти! – охотно сообщает мальчик. – Тимоти Тейлор Вэнс! А ее зовут Му… Му… Я не помню, но оно начинается на «М», правда?

– Мое имя касается только меня, – заявляет девочка.

Лев смотрит в маленькую шпаргалку, которой его снабдили заранее.

– Твое имя – Мираколина Розелли. Приятно познакомиться, Мираколина. Можно, я буду называть тебя Мира?

Ее горящий взгляд и упорное молчание дают понять, что нельзя.

– Ну, хорошо, пусть будет Мираколина.

– Да кто дал тебе право?.. – чуть ли не рычит девчонка.

Лев снова заставляет себя твердо посмотреть ей в глаза. Она знает, кто он, и она ненавидит его. Даже презирает. Ему подобные взгляды не внове, правда, не здесь, не в этом замке.

– Наверно, ты плохо меня расслышала, – говорит Лев, в котором уже закипает гнев. – Мы только что спасли вас.

– Ты это называешь спасением? – повторяет она.

Мгновение, лишь одно мгновение он смотрит на себя глазами этой девочки, и то, что видит, ему совсем не нравится.

– Я рад видеть здесь вас обоих, – произносит он, сдерживая дрожь в голосе. – Мы еще поговорим.

Лев жестом просит взрослых выпроводить новеньких, а сам сидит в зале еще добрых десять минут. В поведении Мираколины есть что-то тревожно знакомое. Он пытается вспомнить тот далекий день, когда Коннор вытащил его из лимузина. Неужели он вел себя так же воинственно? Так же непримиримо? Многое из случившегося в тот день Лев постарался изгнать из памяти. Когда же он начал понимать, что Коннор вовсе не враг ему?

Он убедит ее. Должен убедить. Ведь все находящиеся здесь подростки в конце концов пересмотрели свои взгляды. Промытые мозги промыли заново, в обратную сторону. Перепрограммировали.

А если эта девочка – исключение? Что тогда? Внезапно спасательная операция, которую он раньше считал славным и великим делом, кажется ему мелкой. И эгоистичной.

24

Мираколина

Рожденная ради спасения брата и возвращения к Богу, Мираколина не потерпит этого насилия, не позволит забрать у нее священное предназначение и заменить его позорной жизнью изгоя! Даже ее родители под конец поддались слабости, пожелали разорвать свой договор с Господом и «спасти» Мираколину. «Интересно, обрадовались бы они, узнав, что ее поймали и принуждают к жизни в целости? – гадает она. – Что ей оказывают в священном таинстве распределенности?»

Больше того: она не просто вынуждена терпеть это возмутительное отношение, она должна терпеть его от человека, которого считает воплощением Сатаны! Мираколина не склонна к ненависти и несправедливым суждениям, но после встречи с этим мальчишкой она начинает думать, что не настолько терпима, как ей казалось.

«Наверное, поэтому Господь и свел меня с ним, – размышляет она, – чтобы я усмирила свою гордыню и осознала, что могу ненавидеть, как другие».

Они начали обрабатывать ее в самый первый день: поместили девочку в спальню, которая была в лучшем состоянии, чем остальные помещения замка.

– Отдохни здесь, пока транквилизатор не выветрится полностью, – сказала пухленькая дружелюбная женщина, которая принесла ей обед: солонины с капустой и большой стакан имбирной шипучки.

– Сегодня ведь день святого Патрика, – добавляет она. – Так что угощайся, дорогая. Если захочешь добавки – скажи.

Явная попытка задобрить ее. Мираколина ест, но отказывается получать удовольствие от еды.

В комнате полно книг и видеофильмов, но Мираколина не может сдержать смех: в фургоне заготовительного лагеря были только развеселые фильмы для семейного просмотра, вот и здесь сплошная пропаганда. Все книги и фильмы – о несчастных, замученных детях, которым удается подняться над враждебностью и непониманием окружающего мира. И Диккенс тебе, и Сэлинджер – будто у Мираколины Розелли есть что-то общее с Холденом Колфилдом!

Ящики комода полны одежды – всё ярких цветов, всё ее размера. Мираколину охватывает дрожь при мысли, что ее обмерили и приготовили для нее гардероб, пока она была без сознания. Ее белые одежды запачкались, но она не доставит этим людям удовольствия, переодевшись в ту гадость, которую они ей предлагают!

Наконец, к ней приходит лысый мужчина средних лет с планшеткой и именной табличкой, на которой написано просто «Боб».

– Я был уважаемым психиатром, пока не начал выступать против разборки, – рассказывает Боб, официально представившись девочке. – Меня подвергли остракизму, но нет худа без добра, ведь я оказался там, где во мне действительно нуждаются.

Мираколина скрестила руки на груди. Знает она, к чему эти разговоры! «Перепрограммирование» – вот как это называют. Деликатный термин для промывания мозгов.

– Вы были уважаемым, из чего следует, что больше вы не уважаемый, – цедит Мираколина. – И от меня вы уважения не дождетесь.

После быстрой оценки ее психического состояния, к которой она отказывается отнестись серьезно, Боб вздыхает и убирает ручку.

– Думаю со временем ты поймешь, что мы искренне беспокоимся о тебе, – говорит он. – И что наша единственная задача – забота о твоем процветании.

– Я вам не цветок в горшке! – огрызается она, и когда психиатр закрывает за собой дверь, швыряет в нее стакан с выдохшейся шипучкой.