Читать книгу "Друзья и возлюбленные - Джоанна Троллоп"

Молчание.

— Джорджу я ничего этого не скажу. Маме сказала, потому что жутко обрадовалась. И папе тоже сказала, но он вроде не слушал. А тебе говорю, чтобы ты все знал. Никаких сюрпризов — как ты любишь.

Гас поднял голову и немигающим взглядом уставился на картину с ирландскими рыбаками на берегу реки.

— Я никого не люблю. В смысле у меня нет парня, мне никто не нравится. А ты мне нравишься и всегда будешь нравиться. Но мы вроде как все сначала пробуем разных людей… — Она несколько секунд смотрела на его лицо в профиль. — Ты очень красивый.

Гас не пошевелился. Софи еще немного посмотрела на него и встала.

— В понедельник я приду в школу. Страшновато — все-таки неделю пропустила. Мама говорит, я не обязана ничего объяснять, но я, наверное, скажу, что не ходила на уроки по семейным обстоятельствам. Ведь так оно и есть. За это лето мы с тобой больше других узнали о семейных обстоятельствах…

Она чуть-чуть постояла, не зная, что еще сказать.

— Пока, Гас. Увидимся в школе. Заходи в гости. Когда Софи ушла, он несколько минут сидел не двигаясь. Потом закрыл лицо подушкой и лег на диван. Снова сел и посмотрел на цветочный горшок. Хороший горшок, из терракоты. Он сунул палец в землю и нащупал гладкую твердую косточку от авокадо.

Наконец Гас встал, вытер палец о джинсы и, взяв горшок обеими руками, отнес его в свою комнату. На узком подоконнике ютилось множество моделей самолетов и сувенирных кружек с разных футбольных матчей. Там же лежали груды свернувшихся почтовых марок, детали от автоматических ручек и дохлые мухи. Гас поставил горшок на пол, раздвинул хлам в центре подоконника (некоторые вещи попадали на пол) и водрузил на него авокадо, ровно между кружками «Спитфайр» и «Манчестер юнайтед». Потом он еще долго на него смотрел, точно силой мысли заставляя расти.

Любимое поле Хилари вспахали.

— Озимые посеяли, — предположил Лоренс.

Широкая полоса для комбайнов осталась нетронутой. Сорная трава на ней подросла и теперь казалась грубее, бесцветнее и живучее.

— Я обычно начинаю здесь. — Хилари положила руку на калитку. — Спускаюсь вниз, иду вдоль заросшего ежевикой ручья и возвращаюсь по другой стороне поля.

— Понятно. — Лоренс залез на забор и, балансируя наверху, протянул ей руку. — Давай сегодня все сделаем наоборот.

— Думаешь, стоит?

— Ага. Уверен.

Она перелезла через забор и спрыгнула на поле рядом с ним.

— Здесь мы вроде пускали змеев? Вот с этого холма? — спросил Лоренс.

— Да.

— И чей-то пес еще сожрал змея Адама…

— Да. Бедный его хозяин…

Они стали пробираться по полосе вперед, перешагивая через комья земли и высокие сорняки.

— Я вся дрожу, — сказала Хилари.

— Хочешь, пойдем за руки?

— Пока нет. Может быть, позже.

— Хорошо. Я не хочу тебя злить, просто не знаю, с чего начать разговор.

Хилари остановилась.

— Все. Не могу больше идти и волноваться.

Она опустилась на холмик, поросший травой. Лоренс немного постоял и сел напротив.

— Хилари, можно мне остаться?

Она не смогла поднять на него взгляд, только собрала юбку и скрутила ее под коленями, затянув в тугой узел и собственные чувства.

— Ты права насчет нашей семьи. Я все еще люблю тебя. Наш брак не погиб, но серьезно переболел. Я в самом деле тебя люблю. Без этой любви я не выживу. Ты в моем сердце, в самом его основании. Я не только не вижу без тебя жизни, нет: я твердо знаю, что она невозможна. Ну, какая-то жизнь будет — хромая, кособокая, но с прежней ее не сравнить.

Он замолчал. На них подул ветер, бросив на колени Хилари серо-черную коробочку с семенами.

— С другой стороны, я тоже прав, — продолжал Лоренс. — Беда в том, что я люблю и Джину. Это чистая правда, так оно и есть. Но я не готов променять тебя на Джину. И как бы мне ни хотелось убить разом двух зайцев, я понимаю, что это невозможно. Да и не нужно: я, честно говоря, предпочел бы обойтись без этой дилеммы. С радостью перестал бы любить Джи ну, щелк выключателем — и готово. Надеюсь, что если мы с ней перестанем видеться, так оно и будет. Клянусь, я приложу все усилия, чтобы ее разлюбить. Но мне приходится осторожничать. Было бы глупо с моей стороны надуть шарики, закатить вечеринку и объявить: «Я возвращаюсь! Простите меня и примите обратно». Я должен просить у тебя согласия. И в то же время я сознаю, что не заслуживаю этого. Словом, с моей стороны жутко нечестно взваливать на тебя бремя решения, но мне больше ничего не остается.

Он замолчал. Хилари разломила коробочку, и черные, зернышки полетели по ветру.

— Ты простишь меня за то, что я сделал? Дашь ли шанс забыть Джину? На твоем месте я бы вряд ли простил, поэтому надеюсь на чудо.

Хилари очень медленно произнесла:

— Я буду ужасно себя вести.

— Хорошо.

— Я не всегда смогу сдерживать едкие замечания. Возможно, какое-то время не буду выносить твоих прикосновений.

— Да.

— Не знаю, Лоренс. Я всей душой мечтала об этом, а теперь… не знаю. Я опустошена.

— Милая, родная моя, — проговорил он. — Мне так жаль…

Она положила голову на колени.

— Я бы хотела снова мечтать о твоем возвращении. Но это чувство пропало, и я не могу его вспомнить…

— Смогла бы ты вновь мне довериться? Смогла бы? Ведь я люблю тебя всем сердцем.

— Может быть…

— Знаю, это рискованно. И мне придется тяжелее, чем тебе.

— Неправда.

Лоренс нагнулся, чтобы разглядеть ее лицо.

— Ты меня любишь?

Ему показалось, что она кивнула.

— Любишь?

Хилари подняла голову.

— Наверное. Вроде бы да. Просто сейчас я не могу вспомнить, что такое любовь, каково это…

— Ты еще вспомнишь. Обещаю.

Он положил руку на ее руки, сцепленные вокруг коленей. Хилари ее не скинула. Ему хотелось добиться от жены твердого и окончательного «да», но он решил, что не стоит. Он просто сидел, держа Хилари за руки, и любовался ею.

ГЛАВА 19

Джина нашла подходящую квартиру — в брошюре говорилось, что дом находится на востоке По, окна выходят на Пиренеи, что в нем четыре спальни, изысканная гостиная и веранда на крыше. Прилагалась и фотография самого многоэтажного дома, построенного в XIX веке, — агент вложил под прозрачную обложку красную стрелку, указывающую на квартиру. Цена была хорошая. Ей придется отдать все, что она выручит с Хай-Плейс, но ведь и у Лоренса останутся деньги после продажи гостиницы. Этого хватит на то, чтобы путешествовать и в любое время приглашать к себе детей. Джина посмотрела на фотографию через лупу и попыталась вообразить себя за этими высокими окнами, на самом верху старого французского дома.