Читать книгу "Родео для прекрасных дам - Татьяна Степанова"

— С вами трудно разговаривать, многоуважаемая. Вы, как репей, за все цепляетесь. Ешьте лучше конфеты. Обожаю смотреть, как женщины едят конфеты и шоколад. Вот сюда что-то сладкое так и подкатывает, — Долидзе положил широкую медвежью ладонь себе на грудь.

— Вы были женаты? — с любопытством спросила Катя.

— Пока еще так не рисковал в жизни.

— А вот женились бы и каждый день кормили жену конфетами.

— Жена — это совсем, совсем другое дело. Жена будет каждое утро печь тебе мчади, шаркать шлепанцами и пилить тебя, пилить ржавой пилой. Женщин замужество меняет до неузнаваемости.

— Ваших приятельниц оно тоже изменило? Я про Зинаиду Александровну, Нателлу Георгиевну и Светлану Петровну.

— Они все очень хорошие люди.

— Расскажите мне о них, пожалуйста.

— Ну, они вместе выросли. Одна за другой вышли замуж, потеряли родителей, которые очень многое для них значили. Им попались разные по характеру мужья.

— Вы действительно учились пению у Лидии Остужевой — матери Зинаиды Александровны?

— Да. А вы слышали, как пела Лидия Остужева? — Долидзе закрыл глаза. — Я попал к ним в дом двадцатилетним тощим студентом консерватории. Она проявила ко мне участие. Отнеслась ко мне не только как педагог, но и как мать. Этой женщине я обязан очень многим.

— Но вы же не стали оперным певцом.

— Ну и что? Я сам все себе испортил. Не на кого пенять. Голос — это прежде всего жесткая самодисципли-на, а я разное себе позволял. Было дело… Между прочим, Зина удивительно похожа на свою мать. Копия.

— А в доме родителей Светланы Петровны вы бывали?

— Был только один раз, где-то в начале восьмидесятых. Шикарная генеральская квартира. И все маневры, маневры… Одни сплошные маневры — душная атмосфера.

— А семья Нателлы Георгиевны?

— Ну, это был такой мидовский заповедник. И по линии дедушки, и по линии бабушки — все дипломаты, начиная от первого красного дипкурьера времен диктатуры гегемона. Отец Нателлы знал четыре языка. Мать была, кажется, дочерью замнаркома. Они годами жили за границей в дипмиссиях. А в гостиной над роялем у них висел портрет Хемингуэя с трубкой — в восьмидесятых это уже было таким анахронизмом, но они его упорно не убирали. Портрет Ленина тоже висел — только в кабинете. Позже весь этот дипзаповедник был в глубочайшей растерянности от Нателлиного увлечения диссидентством. Она, знаете ли, под влиянием своего Ореста двинулась в диссидентство, как боярыня Морозова в раскол — с этаким упоением, с сумасшедшинкой, бешенинкой. Но тогда это было опасным увлечением, даже для девочки из номенклатурной семьи. Поплатиться можно было по-крупному. Но Нателла всем своим увлечениям отдавалась страстно, всей душой. Она и Оресту своему отдалась всей душой. Они на пару воображали, что борются с системой. В основном, конечно, как и все мы в те годы, разводили тары-бары на кухне. Правда, было в их жизни несколько довольно острых моментов. Точно могли тогда пострадать.

— Скажите, по-вашему, Усольский мог убить своего компаньона Авдюкова? — прямо спросила Катя.

— Не знаю. Эка куда вы загнули. Что за вопросы провокационные? Тот Орест, которого я знал раньше, не мог. Это точно. А того, который сейчас, я, увы, почти не знаю. Мы давно не виделись, давно не сиживали за рюмкой.

— Светлана Петровна знала о том, что ее муж ей изменяет. А Нателла Георгиевна знает?

— А что, у вас есть сведения о том, что Орест гуляет налево?

— У нас есть сведения, — сказала Катя. — Если я скажу вам, что я своими глазами видела Усольского и дочку Авдюковых?

Долидзе пристально посмотрел на Катю:

— Это правда?

— Да.

— Не может быть, — он нахмурился. — С Алькой он не посмеет. Это… это невозможно. Она совсем еще ребенок!

— Вот видите, и у меня для вас новость нашлась неожиданная. А давайте еще посплетничаем, а? У нас с вами славно это получается, Варлам Автандилович.

— Вы хотите поймать убийцу Авдюкова?

— Очень хочу поймать отравителя и убийцу своего же сообщника. В «Парусе» еще одним в полку убыло — у6или тамошнего охранника, дежурившего в ту самую ночь. Застрелили из пистолета в упор.

Долидзе молчал.

— Вот что-то и вырисовывается такое, пока еще весьма и весьма зыбкое, но все-таки… — Катя сделала жест рукой. — Такое. И где-то здесь, в Щеголеве, плавает пистолет. И меня это сильно беспокоит.

— Пистолетов на свете много, — заметил Долидзе. — Навалом этой муры сейчас. Вы свои версии не на том строите. Все развалится как карточный домик.

— И все же вдруг дойдут до вас слухи про мамонтовскую пушку? Вдруг она не утонула в болоте, не затерялась в траве — вспомните обо мне тогда, ладно? — Мальчик не трус. А вы что, действительно думаете, что я донесу вам?

— Разве помощь в расследовании двух убийств — донос?

— В отношении виновного — может, и нет. А в отношении без вины виноватого — без сомнения, — отрезал Долидзе.

— А как же нам разобраться, кто виновен, а кто нет, без знания всех фактов, событий, обстоятельств?

— А как хотите, многоуважаемая, так и разбирайтесь, — Долидзе смотрел на Катю без улыбки.

— А вы могли бы убить Авдюкова? — спросила Катя. — Вы его совсем не жалуете. И совсем не жалеете.

— А на кой черт мне его убивать? — вяло спросил Долидзе, думая явно о чем-то своем. — По какой такой причине? Вы мне сначала причину придумайте, мотив.

— Знаете, самые интересные убийства — это те, которые на первый взгляд абсолютно безмотивные.

— Серьезно? Может быть, расскажете какую-нибудь историю из своей богатой практики?

— С удовольствием расскажу. Только в другой раз, — Катя поднялась из-за стола. — Мне надо с мыслями собраться, прорепетировать, чтобы не разочаровать вас.

— Нет, я в вас не разочаруюсь, — усмехнулся Долидзе. — Имею такую слабость — подпадать под влияние женского очарования. Заходите еще раз взглянуть на мою мастерскую. Буду рад.

Глава 22МОЛВА

— Высадите меня у продуктового магазина, пожалуйста, — попросила Катя Долидзе, когда они ехали обратно. — Вон там.

— Давайте лучше я отвезу вас домой, — Долидзе не спешил тормозить.

— Нет, спасибо.

— К вам, к вам домой, а вы что подумали?

— Ничего. Спасибо, мне нужно в магазин.

Машина остановилась, Катя вышла:

— Всего хорошего, Варлам Автандилович.

— Такой вечер. Погоды такие, а вы от меня убегаете. А между прочим, мы не все еще с вами обсудили. А хотите — на озере продолжим наш разговор?

Катя отступила от края тротуара и помахала ему рукой: гуд бай. Из магазина, отягощенная сумкой, она бодро зашагала в отдел. Все новости Марьяне — кому же еще?