Читать книгу "Пиф-паф, прекрасная маркиза! - Дарья Калинина"

– Никакого покупателя нет и не было? Так?

– Это все выдумка! А ты заглотнул крючок! Где золото, старик?

Прохор Кузьмич развел руками.

– Откуда ж мне было знать? Я отдал все золото Терентию.

– Кто из вас Терентий?

В толпе началось шевеление. Люди переглядывались. Взять на себя роль Терентия никто не хотел.

Хрущ осатанел.

– Где Терентий, я вас спрашиваю?!

Сумятица усилилась. Кто-то побежал искать Терентия. Другие боязливо жались к стенам домов. Прохор Кузьмич с тоской смотрел вслед тем, кто побежал на поиски Терентия. В душе он молился, чтобы эти люди не вернулись назад, а убежали подальше в лес, где им не грозила опасность. Но он знал, что для хитрости не было места в душах жителей Малочаевки, они были просты, словно малые дети. А потому вряд ли бы додумались воспользоваться ситуацией и удрать.

Как и предвидел Прохор Кузьмич, все, убегавшие искать Терентия, в полном составе вернулись назад.

– Его нигде нет!

– Мать говорит, он поднялся еще до света и, ничего ей не сказав, ушел.

– Вещи при нем были какие-нибудь?

– Только мешок с собой прихватил.

– Тяжелый был мешок?

– Да обычный. Еда, вода, нож, огниво.

Хрущ повернулся к машине.

– Сколько там могло быть золота? – спросил он у кого-то, кто прятался в салоне. – В мешок поместилось бы целиком?

– Нет, – послышался голос, от звука которого по спине у Прохора Кузьмича пробежала холодная дрожь. – Там куда больше было.

– Сила! – заволновались и другие обитатели Малочаевки, тоже узнавшие голос. – Он с ними.

– Ты предатель! – крикнул кто-то из стариков, стоявших рядом с Прохором Кузьмичом.

Но Сила так и не высунул носа из машины. А только сказал:

– Я помню, когда собирали золото по домам, двое сильных мужиков сундук носили. И то через каждые четверть часа их другие сменяли. Слишком тяжелый был.

Хрущ хитро ухмыльнулся.

– Не удалось тебе обмануть меня, старик. Даже если ты и послал этого своего Терентия с золотом, то не все ему дал, а лишь толику малую. С человечком этим мы потом разберемся, никуда он от нас не денется. А вот с тобой придется разговаривать уже по-другому.

– Пожалей души человеческие, – взмолился Прохор Кузьмич. – Не губи невинных.

– Не на мне, на тебе их кровь будет. Ты своей жадностью людей погубишь. Ты, а не я!

И хотя в словах Хруща не было никакого смысла, сам он до того уверился в собственной правоте, что тут же велел подручным тащить к нему на расправу четверых.

– Старика. Бабу. И ребенка! Даже двоих!

Подручные мигом выхватили кого-то из толпы.

Старуха, попавшаяся под раздачу, крикнула, когда их всех ставили на колени:

– Дите-то хоть пожалей, Прохор!

– Пришло время, старик, – торжественно произнес Хрущ. – Сам своих губишь.

Хрущ поднял пистолет, целясь в голову старухе, которая громко читала молитву, может быть, последнюю в своей жизни. И тут Прохор Кузьмич не выдержал:

– Не надо! – крикнул он. – Опусти пистолет. Я скажу тебе, куда спрятал золото!

– Давно бы так!

Хрущ мигом пришел в хорошее расположение духа, сделал знак, чтобы пленников отпустили, и те тут же скрылись в толпе.

– Ну! Где золото?

– Это надо идти в лес.

– Опять в лес! – воскликнул Хрущ. – Что у вас за тяга к этому проклятому лесу?

Но голос его звучал весело. Было ясно, что перспектива даже долгих блужданий по лесу нисколечко его не пугает, если в итоге он сможет разжиться таким количеством золота, которое даже двум дюжим мужикам долго в руках не удержать. Ради такой добычи можно и немножко поплутать.

Отправляясь с бандитами в лес, Прохор Кузьмич улучил минутку, чтобы шепнуть что-то на ухо одному из близких, остающихся в деревне.

– И другим передай, – произнес он значительно. – Никого не забудьте.

– Бог с тобой, Прохор.

– Воистину, велик Господь, видно, и мой черед пришел. Давайте прощаться. Больше уж, должно, не увидимся.

С этими словами Прохор Кузьмич перекрестил своих рыдающих домочадцев, прочел молитву перед образами и вышел из дома с видом человека, которого больше ничего в этой жизни уже не удерживает. Собравшиеся, чтобы проводить своего старейшину, малочаевцы не скрывали своих чувств. Никто не верил, что они увидят любимого Прохора Кузьмича снова.

Многие плакали. Другие просили благословить. Прохор Кузьмич находил слово утешения для каждого.

Наконец Хрущ не выдержал и рявкнул:

– Хватит тут сопли разводить! Шевелись быстрее!

Прохора Кузьмича запихнули в машину, где уже сидел его давний враг. Старики лишь обменялись короткими взглядами, а потом постарались устроиться как можно дальше друг от друга. Впрочем, рядом с Силой никому сидеть не хотелось. Запах, исходящий от его тела, был до того омерзителен, что не помогал никакой одеколон, никакие духи, никакие отдушки. Сила смердел, как смердела его низкая загнившая душа.

Потом двое бандитов тоже запрыгнули в машину. Но двое… двое вооруженных до зубов головорезов остались в поселке. Они согнали всех малочаевцев в один дом, который затем заперли снаружи, подперев для верности дверь поленом. Сами они также остались у дверей и вскоре услышали, как в доме запели псалмы. Малочаевцы, понимая, что сегодняшний день может стать последним не только для Прохора Кузьмича, но и всех, хором пели и молились, прося у Бога помощи и защиты.

И эта помощь им, честное слово, очень бы пригодилась.

Приближающаяся к несчастным малочаевцам бригада спасателей еще издали почуяла запах дыма. Терентий первым высунулся из окна машины и с силой втянул в себя воздух.

– Гарью пахнет, – тревожно произнес он. – Что-то горит!

– Горит, – подтвердил Шурыгин, тоже высунувший нос из машины. – И сильно горит!

– Поднажмем, братцы! Нехорошо там, в деревне! Поспешить надо!

Они и прежде торопились изо всех сил. Вскоре полицейские ворвались на единственную улицу Малочаевки. И сразу же поняли, что дело плохо. Пылал уже почти весь поселок. Горели дома, амбары, сараи и другие постройки. Отовсюду слышалось истошное блеяние, мычание и ржание несчастных животных, обреченных на страшную смерть в огне. Многие из них, сорвавшись с привязей или сумев выломать двери горящих сараев, носились по поселку, еще больше увеличивая общую сумятицу.

– Люди! Где все люди?

Впрочем, очень скоро они услышали высокие чистые голоса, доносившиеся из дома Прохора Кузьмича.