Читать книгу "Гнев смотрящего - Евгений Сухов"

Сержант долгое время работал на Западе и потому использовал американскую винтовку «Ремингтон-700Ч». Он не сомневался в том, что в России имеются стволы не хуже и Варяг легко может обеспечить его лучшим стволом, но как музыкант привязывается к своему инструменту, так и снайпер привязывается к своему оружию. В начале своей стрелковой карьеры Сержант постоянно пользовался советской армейской снайперской винтовкой «СВД» и высоко ценил это легкое и надежное оружие. Эта винтовка была весьма практична в условиях войны, но для разовых заказов, когда порой приходится работать на очень приличной дистанции, ее прицельная дальность – 1200 метров – была недостаточной. Для упора винтовки на позиции Сержант использовал алюминиевые сошки – вот и теперь, расположившись на матрасе, он положил на них ствол и прильнул глазом к окаймленному мягкой пористой резиной окуляру оптического прицела.

Расстояние до цели он определил чисто автоматически и с такой точностью, которая могла бы озадачить ученых, однако сам Сержант не находил в ней ничего особенного – для его работы умение определять расстояние до цели являлось такой же необходимой и автоматически выполняемой рутинной операцией, как, например, для шофера включение «дворников» перед выездом в дождливую погоду. Сержант был готов к стрельбе с упреждением, поскольку ему было сказано, что его клиент отличается сверхосторожностью, старается лишний раз не выходить из офиса, а если выходит, то не задерживается на открытом месте, проскакивая расстояние до машины чуть ли не бегом и в плотном кольце охраны. Это, конечно, могло осложнить дело, однако такое необходимое на войне качество, как терпение, у настоящих снайперов развито в невероятной степени, и Сержант приготовился к тому, чтобы провести на позиции хоть месяц. Единственное послабление, которое он себе заранее дал, – это не вести наблюдение в ночное время. Вероятность появления объекта в темное время была слишком мала, чтобы из-за этого пренебрегать отдыхом – ведь усталость притупляет чувства и потому резко снижает эффективность стрельбы.

Окинув взглядом окрестности, Сержант определил скорость ветра – так же быстро и так же точно, как и расстояние до крыльца особняка, на котором должен был появиться клиент.

В прицел Сержант хорошо видел лица охранников, карауливших вход в особняк. Один из них оперся задом о перила крыльца и зевал во весь рот, одновременно почесывая стриженную «под ноль» голову. Его напарник, стоя на ступеньках, потягивался, подняв руки, и тоже зевал. Модный пиджак при этом распахнулся, и взгляду Сержанта предстала кобура пистолета слева под мышкой. В отличие от этих одетых с иголочки охранников, их товарищи у ворот были одеты в камуфляжную форму, но тоже имели оружие. Время от времени они выходили из будки и начинали бесцельно слоняться по двору. От наблюдения за этим смертельно скучающим воинством Сержанту и самому захотелось спать. За последние два-три часа он уже несколько раз видел Заботина: один раз тот вышел из подъехавшего автомобиля и, как-то странно сутулясь, в сопровождении охраны прошел в особняк; второй раз Заботин неожиданно выскочил на крыльцо, бросил несколько слов охранникам – видимо, инструкции насчет встречи важного гостя – и вновь юркнул в дверь. В третий раз Заботин вышел проводить того самого важного гостя, квадратного толстяка с ежиком рыжих волос на голове. Тут палец Сержанта нежно прильнул к курку, затем прижался к нему плотнее, но затем Сержант тяжело вздохнул и снял палец с курка, не желая рисковать.

* * *

Наблюдавшие с чердака за особняком в бинокли разведчики издали приглушенные досадливые возгласы.

– Ну что же он не стреляет?! – со стоном пробормотал Лебедев.

– Объект все время движется, вот он и боится рисковать, – уныло пояснил Абрамов.

От раскаленной крыши на чердаке стояла ужасная духота, и голые торсы раздевшихся до пояса разведчиков блестели от пота, а от непрерывного воркованья голубей, запаха голубиного помета и гудения лифта мутилось в голове. «Еще, не дай бог, лифт сломается и монтеры придут, – думал Абрамов. – Как-то неохота поддельные ментовские ксивы доставать».

Мало-помалу стало темнеть, а Сержант все лежал в той же позе на матрасе и смотрел в сторону особняка то в прицел винтовки, то в бинокль. Наконец стемнело настолько, что взгляд уже не мог отчетливо различать человеческие фигуры возле особняка. Прицелы ночного видения не могли обеспечить точной стрельбы на таком расстоянии; и потому Сержант разобрал ружье, сложил его части в чемоданчик, накрылся одеялом и вновь затих. С матраса он так и не вставал.

– Понятно, почему он такой плотненький, – саркастически заметил Лебедев. – Уж больно у него малоподвижный образ жизни.

Однако, когда на рассвете разведчики, зевая, выглянули в слуховое окошко, они обнаружили, что Сержант вновь лежит на матрасе с винтовкой на изготовку и наблюдает в прицел за происходящим вокруг особняка. Когда в фильме «Семнадцать мгновений весны» закадровый голос напыщенно объявил об умении Штирлица просыпаться без будильника в заранее намеченное время, зрители посмеивались над этой способностью русского разведчика. Однако на самом деле такое умение в рядах специалистов тайных операций является настолько необходимой и заурядной вещью, что о нем даже не принято говорить. Поэтому разведчики не удивились, обнаружив, что Сержант проснулся раньше них, а лишь задались вопросом, сколько времени им еще предстоит пропариться на чердаке, прежде чем этот любитель действовать наверняка наконец выстрелит. В течение дня Сержант вновь не раз заставил разведчиков поволноваться: объект вновь трижды появлялся в поле зрения, и оба майора, словно футбольные болельщики, замирали, напрягшись и бормоча:

– Давай… Ну давай же!

Однако и этот день прошел безрезультатно – Сержант так и не стал стрелять.

Лебедев ворчал:

– Он, может, способен так месяц пролежать, а у меня уже нервы не выдерживают. И потом, здесь же натуральная душегубка!

– Да ладно, – урезонивал его Абрамов, – Фариду вон, в машине на людной улице, еще хуже.

– Фарид – младший по званию, – ухмыльнувшись, ответил Лебедев, расстилая спальный мешок среди всякого чердачного хлама, загаженного голубями. – Слышь, Сань, надо бы перекусить на сон грядущий, а то с этим наблюдением целый день ничего не ели. Так и язву недолго заработать.

– А я бы и стаканчик пропустил, – заявил Абрамов.

– Горячей водки? – съязвил Лебедев.

– Обижаешь, – возразил Абрамов. – Я коньячку с собой прихватил.

– Ну, горячий коньяк – это можно, – согласился Лебедев.

Оба отставных майора расположились на деревянных балках, пересекавших чердак поперек, и приготовились к ужину: Абрамов достал бутылку недешевого армянского коньяка, хлеб и банку тушенки, а Лебедев – десантный нож, огурцы и яблоки. Взяв из рук товарища банку, Лебедев проткнул ее ножом с такой легкостью, словно она была из бумаги, и вскрыл одним круговым движением. Абрамов с хрустом открыл винтовую пробку бутылки, словно свернул шею цыпленку, и вытащил из кармашка стоявшей тут же сумки складной стаканчик – так называемый «шоферский». От обычных стаканчиков такого рода этот отличался тем, что был сделан из чистого серебра.