Читать книгу "Зимняя война 1939-1940 гг. - Гордон Франк Сандер"

Как справедливо отмечает Дуглас Кларк в своей книге «Три дня до катастрофы», дело было не совсем так. Британцы и французы были готовы идти напролом, несмотря на шведское и норвежское сопротивление. Хельсинки нужно было, если можно так выразиться, сделать один звонок. Этого правительство не сделало. Именно Маннергейм мудро увидел тайные замыслы союзников и решил, что Финляндии будет лучше с честью выйти из войны, чем сражаться до конца. И в то же самое время он сумел сделать угрозу интервенции Англии и Франции достаточно правдоподобной, чтобы убедить Советы пойти на мир, что они и сделали.

Финский народ ничего не знал об этой патриотичной стороне Маннергейма. Он знал только маршала Маннергейма, военачальника на белом коне, призвавшего храбрых финских солдат к оружию 1 декабря 1939 года. Он был военачальником, наблюдавшим за героическими финскими победами в Толваярви и Суомуссалми. Он был отцом семьи, который в своем финальном обращении с боевого коня призвал своих соотечественников принять «жестокий» мир, которого он также помог достичь. И соотечественники послушались. Нет, народ не гневался на Маннергейма, наоборот, его стали уважать еще больше. Народ обрушил свой гаев на политиков, таких как Таннер.

* * *

И на русских, разумеется.

Вирджиния Коулс обнаружила, что беженцев с Ханко больше всего злило то, что им приходилось оставлять дома противнику. По их мнению, за домами противник ухаживать нормально не сможет. Хаотичные и на первый взгляд бессмысленные налеты на город только усилили ненависть и злобу финнов к своему древнему врагу.

«Одна из трех медсестер на углу улицы сказала нам, что было бы не так плохо, если бы Ханко заняла любая другая нация. Но, несмотря на все усилия, она не могла думать о русских как о людях. Вторая согласилась. «У меня в доме они найдут только голые стены. Я даже свинтила медные дверные ручки». «Да, — сказала третья. — Только жаль, что придется им оставить нашу водокачку. — Она указала на старую водонапорную бапшю в центре города. — Не волнуйся ты. Они же ее через пару дней сами сломают»».

Однако на разговоры времени не было, нужно было эвакуироваться.

Неделю спустя, 22 марта, на лед замерзшего залива в Ханко сел большой советский самолет с красной звездой на боку. Группа русских солдат выгрузилась и прошла в разбомбленный город. Там они встретились с одиноким финским офицером. Еще один финский отряд получил приказ занять позиции на новой границе, у забора из колючей проволоки на дороге в ближайший город Таммисаари.

На финской стороне новой границы стояли и ждали финны, а также группа фотографов. Вдалеке появились две фигуры. Они приближались. Это были русские военнослужащие, одетые по торжественному случаю в парадную синюю форму. Подойдя к стоическим финнам в их серой форме, они отдали честь, заняли пост и улыбнулись фотографам. Ханко был в их руках.[9]

* * *

К тому моменту Коулс, Лэнгдон-Дейвис, Кокс и почти все остальные журналисты из «Кемпа» уехали. Коулс уехала в Лондон, возобновила знакомства и начала ждать, не случится ли что-нибудь в рамках Второй мировой войны, которая на тот момент все еще была достаточно тихой. Долго ждать не пришлось. Месяц спустя Гитлер вторгся в Данию и Норвегию, а еще месяц спустя его танки и парашютисты потрясли Запад, обойдя линию Мажино и линию Греббе, и вторглись в Голландию и Францию. Коулс была в Париже, когда немцы прошли парадом по Елисейским Полям. На тот момент ее северная финская поездка казалась, выражаясь словами Фрэнка Синатры, очень «далеко и давно». Но поездка эта оставила на ней неизгладимое впечатление: раздел ее мемуаров, вышедших в 1941 году, посвященный финским похождениям, — самая захватывающая часть книги.

Джоффри Кокс, Герберт Эллистон и Джон Лэнгдоп-Дейвис отправились на фронты Второй мировой войны. Они пошли дальше, чем Коулс, и написали каждый по целой книге, посещенной «финским делам». И почти все, кто был в «Кемпе», тоже написали. Все о войне, которая продлилась всего сто пять дней.

* * *

Тем временем Финляндия продолжала осознавать цену войны в человеческих потерях В своем последнем обращении Маннергейм ошибочно сказал, что на войне пало 15 000 храбрых солдат. Это было бы правильным количеством, если бы война закончилась в конце февраля. К сожалению, так не произошло. Общее количество убитых в финской армии было около 26 000, 44 000 было ранено. Это очень большое количество для такой маленькой страны. Если бы США в 1940 году несли потери в таких же пропорциях, то это составило бы 2,4 миллиона убитых американцев.

Не менее 4200 человек было убито в последнюю неделю войны, в битвах за Выборг и Выборгский залив, когда те достигли своего апогея. В среднем получалось около шестисот убитых в день — столько финны не могли себе позволить. Маннергейм был серьезен как никогда, когда сказал правительству о том, что армия была на пороге коллапса: Финляндия истекла кровью на той войне.

Теперь, когда тела солдат; погибших в последних боях, наконец были отправлены домой, страна начала осознавать полную цену войны, и снова начались страдания. Опять лотты в десятках моргов тщательно готовили тела погибших к похоронам. И лютеранские, и православные церкви были заставлены рядами гробов, похороны все продолжались.

После окончания войны больше не было нужды скрывать ее цену, чтобы порадовать противника. Вдовам было разрешено открыто носить траур. Последующие несколько недель улицы Хельсинки и других городов были полны женщин в черном.

Несмотря на то что цена войны была высока, финны не впадали в отчаяние. После пары дней траура флаги были сняты. В Хельсинки был показательный эпизод, когда рабочие начали снимать защитные фанерные панели с дома, а на другой стороне той же улицы рабочие все еще устанавливали деревянный футляр на каком-то памятнике. Вскоре были сняты все футляры. Настало время идти вперед.

Более того, хотя страна была в шоке, она не потеряла гордости. В конце концов она отстояла то, что ценнее жизни, — свою свободу. Финляндия, покалеченная, уменьшившаяся на десятую часть, все еще была Финляндией, суверенной страной.

* * *

В то же время соринка в глазу Сталина, Финская Народная Республика, вошла в историю как одна из самых непродолжительных «республик» в мире. Армия, которая должна была установить этот режим, и его лидер, уважаемый Отто Вилле Куусинен, были внезапно и бесцеремонно распущены.

«Было очень странно, — вспоминал подневольный рекрут Куусинена, Эдуард Гюннинен. Он проходил боевую учебу в Териоки, когда объявили о мире. — Я как раз учился на телефониста, вдруг раздался звонок и мне было сказано идти домой. Вот и все».

Куусинен был вознагражден за преданность тем, что стал председателем президиума Карело-Финской АССР, советского образования, в которое входила бывшая финская Карелия. На этом посту он прослужил до 1956 года, когда был повышен, вошел в Политбюро и стал секретарем ЦК КПСС. Он умер в 1964 году в возрасте 82 лет. Незадолго до своей смерти он обратился к финскому правительству с просьбой разрешить посетить родной город Лаукка, и Ювясюоля, где он вырос. Ответ был отрицательный. Прах Куусинена похоронен в Кремлевской стене.