Читать книгу "Большие девочки не плачут - Франческа Клементис"

Марина никак не могла успокоиться.

— Какие ошибки, мама?

Нэнси холодно и строго посмотрела на свою дочь.

— Я знаю, Марина, что ты от меня хочешь. Ты хочешь, чтобы я была четырнадцатилетней девочкой, о которой тебе рассказывала няня. Но это не я. Я другая. Занудливая учительница на пенсии. Мать, которая не понимает, что значит быть молодой. Или чувствовать иначе. Вот кто я такая. Вот с кем тебе приходится иметь дело.

— Какие ошибки, мама?

Марина не пожелала отступать.

Нэнси выронила спицу, ругая себя за неловкость. Марине она ответила с раздражением.

— Когда живешь один. Возводишь стены вокруг себя. Говоришь всем: «Не подходите ко мне! Спасибо, сэр, мне не нужно вашего счастья! Оставьте меня в покое. Лучше буду несчастной. И одинокой».

Марина никогда не задумывалась о том, как ее мать прожила двадцать лет после Испании и до замужества. Двадцать лет. Это много. Наверное, ей уже никогда не узнать, как мать жила все эти годы. Но, как она догадывалась, очень нелегко. Это были пустые годы. Потраченные впустую.

Она покачала головой.

— Но все совсем не так, мама. Теперь все по-другому. Люди счастливы, если живут одни. И мой вес не имеет к этому никакого отношения.

Нэнси устала говорить о вещах, о которых ей говорить не хотелось.

— Может быть. Поэтому я и заинтересовалась группой ТФБП. Наверное, ты была права, не раз обвиняя меня в том, что я не принимала тебя такой, какой ты была. Но я не принимала. И не была убеждена в том, что ты настолько уж счастлива.

— Я, мама, совсем не была счастлива, совсем. Но если хотя бы раз ты сказала мне, что понимаешь, каково мне, то я бы поговорила с тобой. Может, мы смогли бы вместе что-то переменить к лучшему.

Это Марина и хотела сказать. Больше она ничего не добавила.

Нэнси пожала плечами. Она попыталась плавно закончить разговор. У нее больше не осталось слов.

— Как бы там ни было, мне все стало немного понятнее. Тебе и твоим подругам нравилось быть такими, какими вы были. Это у нас всех остальных проблемы. Это мы хотим изменить вас, чтобы все были похожи друг на друга. Мне пришлось с этим согласиться. И я согласилась.

О Господи, сделай так, чтобы я не расплакалась, подумала Марина. Впрочем, если и расплачусь, что с того? Голос Нэнси между тем снова зазвучал резко.

— Вот почему я была шокирована сегодня, когда увидела тебя. Увидела такой, какой ты стала. А я-то собралась встретить тебя такой, какой ты была. А ты совсем другая. Это кто-то другой. Я ничего не поняла. И до сих пор не понимаю. Какой ты хочешь быть, кого я должна понимать? Скажи мне, и я пойму.

Нэнси снова превратилась в обвинительницу, в мать, которая не понимает, в чем ее вина. В страдалицу со стажем. В человека, который выдающиеся успехи дочери в жизни истолковывает как личный выпад против матери.

Марина хотела ей все объяснить. Она хотела ей рассказать, как мужчины, симпатичные мужчины, потянулись к ней после того, как она похудела. И как женщины, которые раньше держались от нее подальше, теперь толпились вокруг нее, чтобы поделиться сокровенными тайнами. И как ее толстые подруги больше не хотели ее знать. И как теперь все стало по-другому, кроме того, что внутри. Но она не думала, что Нэнси сумеет связать воедино все эти разрозненные чувства. Теперь настал черед Марины делать неверный вывод.

— Ты спросила у меня, почему я больше никогда не ездила за границу, — сказала Нэнси. — Все дело в том, что я кое-чему научилась в ходе моего большого приключения. Я ездила в Испанию, чтобы изменить себя, а не мир. Чтобы превратиться в обаятельную торжествующую героиню, на миллион миль оторванную от школьницы из графства Уэст-Мидлендс.

— Но ты была героиней, мама.

— Нет, Марина. Я оставалась школьницей из Уэст-Мидлендс в повстанческой одежде. Но это была просто одежда. Под ней я оставалась прежней. Так же как и ты внутри, толстая ты или тонкая. Я была скучным, городским, заурядным человеком, который никогда не станет другим, в скольких бы войнах ни воевал. Я узнала кое-что такое, что, возможно, тебе еще предстоит узнать — невозможно изменить себя, можно лишь сменить одежду.

Марина ничего не отвечала. Тарелка с пирожными, доставлявшими ей мучения, стояла всего в нескольких дюймах от ее наманикюренных пальцев. Пирожные назывались «фантазия». Они должны были так называться. Вся жизнь фантазия.

Я хочу их съесть, я хочу их съесть, я хочу их съесть.

Нэнси была благодарна Марине за то, что та прекратила этот неловкий разговор. Но она не смогла не нарушить молчание стандартным материнским вопросом.

— Скажи что-нибудь, Марина.

Марина чувствовала изнеможение от этого нового для нее обмена мнениями, граничившего с откровенностью. Ей захотелось обратно в Лондон. В свою квартиру. К своей работе. Еде.

— Просто я рада, что я дома, мама. И рада, что мы поговорили.

Лгунья, лгунья.

ГЛАВА 17

Наступил октябрь. Таблетки больше никто не принимал.

Вторник был днем взвешивания. В приемной царило уныние. На смену летним расцветкам и ярким краскам пришли приглушенные осенние тона, которые скрывали больше, нежели обнажали. Разговор велся тихий и нервный. Ноги скрещены, руки сложены на груди. Эммы не было.

— Что это значит — исчезла? — спросила Тереза у Марины.

— Исчезла, и все. Выехала из квартиры и не оставила адреса. Я позвонила в пару журналов, в которые, насколько мне известно, она писала, но и они от нее ничего не слышали. Очевидно, в этом ничего необычного нет. Пишет историю про оксиметабулин, но окончания от нее ждут не раньше чем через несколько месяцев, когда закончится эксперимент и станут известны предварительные результаты.

— Если это больше никого не беспокоит, может, и нам не надо беспокоиться?

— Не знаю, Терри. Ты не видела ее. Мне показалось, что она при смерти.

— Ну, если у нее хватило сил выехать из дома, то не такая уж она и слабая. Поверь мне, переезд отнимает столько энергии, уж я-то знаю.

Марина взяла за руку свою подругу.

— Терри, извини, я и не спросила. Как дела с переездом?

— Все зависит от того, какая его часть тебя интересует. Если та часть, когда я собирала осколки разбитого девятнадцатилетнего замужества и раскладывала их по картонным коробкам, словно старую одежду для распродажи на благотворительном базаре, то это все равно что умираешь, но смерть не приносит облегчения. С другой стороны, совершенно замечательная фирма по перевозке мебели прислала мужчину с фургоном, который переложил коробки в машину с минимальными повреждениями, и все это обошлось недорого. Так что в целом грех жаловаться.

Она наклонила голову, но Марина успела увидеть выступившие слезы.