Читать книгу "Ёдок. Рассказы - Виктор Мельников"

* * *

Пить одному оставшуюся водку Валерику, пожалуй, не позволяет достоинство, что ли (три с половиной бутылки, значится). Он идёт на соседнюю улицу, где его всегда ждут. Дружбаны, Витёк и Сеня, встречают его, а вместе с ними – Мара, миловидная потаскушка, не взять, не отнять, как некое дополнение к выпивке, солёная закуска, без которой не обойтись, однако.

Витёк встречает Валерика хлопком по плечу и от этого мощного плеча отлетает в сторону – хлюпкий он, Витёк, с виду, но перепить может и Валерика, который крупней в три раза. Сеня сдержан, у него всегда трясутся руки. Мара улыбается, одного зуба нет, целует Валерика в щёку. Они допивают початую бутылку с горла, и Валерик, вообразите, приглашает всех к себе в гости, как обычно он это делает.

* * *

Воскресенье. Вся компания просыпается у Валерика. Витёк и Сеня поднимаются с пола, Мара лежит в кровати вместе с Валериком, будет его.

Бодун – о, великий и всемогущий, отупляющий и убивающий! Валерик лезет рукой под матрац, достаёт две сотни – радуются все! Валерик волшебник! Это так приятно найти две сотни, которые Валерий Николаевич заботливо припрятал, заботясь не только об одном Валерике. И Мара, по обычаю, бежит за бухлом, только она, ибо знает расписание, время пришло, и маршрут к ларьку.

* * *

Вечер. Витёк и Сеня, а вместе с ними и Мара, поправляют здоровье. Валерик почти не пьёт. Он чувствует в себе пробуждение трезвого зверя. Он на подходе, вот-вот ворвётся в большое тело Валерика, остаётся совсем чуть-чуть. Об этом знают все, поэтому стараются прикончить побыстрей всё пойло.

И вот он, зверь, здесь! Валерий Николаевич, ругаясь трёхэтажным матом, уёбки, бляди, суки, выгоняет новоявленных друзей к чёртовой матери из своей квартиры. Витёк возмущается, мол, водка осталась в бутылке недопитая – и получает фофан в лоб, больно!

…огромные лужи после всемирного потопа высохли, язык прилип к нёбу, Валерий Николаевич почувствовал сушняк.

* * *

Понедельник. Валерий Николаевич тщательно принимает душ, бреется, одеколонится, расчёсывается, одевается в строгий костюм, завязывает галстук. Всю неделю ему предстоит считать цифры, заглядывать в таблицы, отслеживать графики.

В среду он отказывается от корпоратива, идёт домой. Шеф делает заметку у себя на полях, ставит плюс.

* * *

Четверг. Приходит Надя. Она всегда встречает Валерия Николаевича после работы, и только в четверг. Они идут к ней домой. К себе, словом, Валерий Николаевич вести девушку не собирается.

Раз в неделю, между нами говоря, у них отменный секс, всё по высшему разряду. После – зелёный чай на кухне. Надя обижается, что они так редко проводят время вместе. Валерий Николаевич неуверенно оправдывается, мол, работа, ничего не поделаешь. Как всегда.

Уже за полночь. Валерий Николаевич посматривает на часы. «Я пошёл», – говорит он. Надя кидается ему на шею. В этот самый момент, не вовремя что называется, пробуждается Валерик-распиздяй. Валерий Николаевич презрительно смотрит ему в лицо, и посылает нахуй. Тот, молча, исчезает, растворяется в воздухе. И Надя слышит слова: «Завтра много работы, прости».

Он уходит. Надя плачет. Она плачет уже полгода, каждый раз с четверга на пятницу, судьба!

* * *

Валерий Николаевич чувствует в себе неудержимую перемену, нутро переворачивается, сознание двоится – пятница.

Весь день он ошибается, путается в цифрах, находит не те таблицы…

Он часто выходит покурить в курилку, он нервничает, смотрит на часы постоянно.

Конец рабочего дня. На выходе из офиса рождается новый человек. Он убегает, можно сказать, подальше от работы, расстегивает пиджак, ослабляет узел галстука, верхние пуговицы белоснежной сорочки оторваны, и поток свежего воздуха бьёт в грудь, вышибает мозги – Валерик идёт домой, он пристаёт к прохожим, он уже пьян, он хамит, и хамство это доставляет ему удовольствие, – он срать хотел, что скажут ему в противодействие, он срать хотел и на себя, пожалуй.

* * *

Всё повторяется снова и снова, который год…

На грех мастера нет, извольте видеть.

* * *

Воскресенье. Валерик просыпается у себя дома в постели вместе с какой-то девушкой. Он её не знает. Она открывает глаза, смотрит на него и, видно, сама мало что понимает в происходящем.

– Валерик, – говорит он.

– Ксюха-студентка, – говорит она.

Они похмеляются. Воскресение. Курят и молчат. Дым поднимается к потолку, зависает там, образуя причудливее узоры кругов, сплетающихся между собой.

– Вообще-то я Валерий Николаевич, экономист, – говорит к вечеру Валерик.

– А я Ксения, бухгалтер, – говорит она.

Валерик плавно перешёл из одного тела в другое. Он хотел, было дело, Ксюху выгнать из дому, но увидел уже перед собой Ксению, бухгалтера. Это был другой человек перед ним, девушка, красивая и такая желанная. И Ксения улыбнулась, у неё создалось впечатление, что этой ночью она трахалась с другим человеком…

* * *

Дни летели, года шли. Счастье хорошо, но правда лучше, ибо жили они счастливо, что было, то было. К несчастью, не долго. Пока не спились совсем и перестали в себе узнавать других, порядочных людей. И умерли в один день, сгорев заживо в квартире, однако.

Судьба!

P. S. Курение опасно для жизни! Как и сама жизнь.

2010 год

Слепой Игнатий

За изгородью с тихим журчанием течёт ручеёк, вода в нём холодная, можно пить.

Птице, сидящей на изгороди, и в голову не приходит, что лай соседской собаки возвещает приближение незнакомца, птица продолжает невозмутимо чистить пёрышки.

Незнакомец останавливается возле заколоченного дома. На вид ему лет пятьдесят, густая седая борода, волосы до плеч, за плечами видавший виды рюкзак, одежа не первой свежести: появись такой человек в городе – бомж, да и только. Он смотрит на заколоченные окна, затем подходит к дому, где лает собака.

– Есть кто? – кричит он во двор.

Выходит старушка.

– Чего, милок?

– Дом, гляжу, пустует – ничейный, видать?

– Весть как, сынок.

– Соседом, мать, примите?

– Вселиться хочешь? Милости просим, коль человеком тихим будешь. Деревня пустеет, однако. Хороший сосед не помешает. Как зовут-то?

– Степан.

– Ступай, Степан.

– Спасибо, мать! А то устал я скитаться. Мечта, надеюсь, сбывается, найти маленький домик, хоть плохенький, а всё-таки свой.

– Никому не нужна эта хибарка заколоченная, Степан. Всё равно жить долго в нём не сможешь, – говорит соседка, но Степан на её слова внимания не обращает.