Читать книгу "Новый Макиавелли - Джонатан Пауэлл"

Я всегда жалел лидеров оппозиции — ведь мне самому довелось работать в оппозиции с Тони, я знаю, как это трудно — подняться и задавать вопросы. У вопрошающего руки трясутся, еще когда он листки с вопросами перед собой раскладывает. Дэвид Кэмерон, бедняга, в первые недели мучительно краснел при каждой неудаче. Он вывернул наизнанку немало неписаных правил своей партии, а в 2006 году изрядно опростоволосился — упомянул в одном из своих вопросов «резкие повороты» — те самые, на которые мы сделали акцент в выпадах против тори. Допустившему ошибку подобного масштаба остается только подивиться собственной недальновидности и в ответ на хохот, сотрясающий Палату общин, тоже скроить улыбку. Кэмерон же покраснел как рак. Иногда лидеры оппозиции избегают касаться злободневных политических вопросов и занимаются вопросами более безобидными, интересными обеим партиям. Действительно, зачем давать премьеру возможность нанести вербальный удар? Лидеры консерваторов как прекратили в 2001 году задавать вопросы о Европе (знали, что проку не будет — только народ укрепится во мнении, что их эта тема волнует), так и до сих пор Европу замалчивают, причем весьма успешно.

Бывает, на парламентской сессии разыгрывается настоящая драма. В мае 2004 года группа протестующих принялась бросать с галереи презервативы, наполненные лиловым порошком. «Главный кнут» консерваторов, мужчина крупный, вскочил и громким голосом велел всем покинуть помещение, в то время как спикер, вместо того чтобы запереть зал до выяснения, ядовит порошок или нет, закрыл всю Палату общин. Тони вернулся в свой кабинет, а ведь хотел продолжать сессию, несмотря на вероятную угрозу. Спикер не позволил.

От Тони постоянно требовали не скупиться на заявления и чаще участвовать в дебатах в Палате общин. И того и другого на его счету больше, чем на счету Маргарет Тэтчер; но перекрыть и этот показатель было бы, по его мнению, уже слишком. В его глазах подобная активность имела скорее отрицательную коннотацию, с очень узким позитивным аспектом. Ибо парламентские выступления преследуют одну цель — дать лидеру оппозиции засветиться в вечерних новостях. Ежегодные «дебаты о речи королевы», в частности, подтверждают точку зрения Тони. В самом деле, отличный шанс для «послеобеденных спикеров» — но не для партии в целом. Начинают с чего-нибудь комического в исполнении пары заднескамеечников, лидер оппозиции продолжает в том же духе. К тому времени как очередь дойдет до премьера, аудитория уже дремлет. Если премьер пытается поднять важную тему, например о действиях правительства, аудитория неодобрительно зевает; если же премьер подхватывает эстафету предыдущих спикеров, то есть отпускает шуточки, то ему приходится туго, ибо резерв шуточек уже исчерпан. Иными словами, получается пустая трата времени. Команда Тони следила, чтобы он участвовал в возможно большем количестве срежиссированных дебатов. Это был его конек; особенно хорошо удавался парламентский прием выжидания, пока какой-нибудь недалекий представитель оппозиции вставит дурацкую ремарку. Остроумный ответ всегда подразумевает дополнительное, очень весомое очко на политический счет — ну и, конечно, громкое одобрение товарищей по партии. Вдобавок парламентские дебаты, устроенные оппозицией с целью бросить вызов правительству, могут вылиться в этакий катарсис, иными словами, поставить точку в очередной политической драме.

Премьер-министры тратят немало усилий на «раскусывание» очередного лидера оппозиции; порой мысли их занимает персона, которая этого статуса еще и не получила. В 1999 году Тони был буквально одержим Майклом Портильо, считал его будущим лидером тори, который «изменит абсолютно все». Этого не произошло. Тони пристально изучал Майкла и в июле 2000 года высказался мне в том смысле, что Портильо «перегорел». На мой вопрос, откуда ему известно, Тони отвечал, что судит по себе — он сам, дескать, тоже не тот, что прежде. На нашем первом сроке оппозицию возглавлял благословенный Уильям Хейг. Главный его недостаток заключается в том, что при умении блестяще вести дебаты и отличном чувстве юмора Хейг, похоже, никогда не утруждает себя обдумыванием сути проблемы. В политике шутки могут далеко завести, а нужна устойчивая платформа. Алистер Макалпин говорил мне, что тори «открыли» Хейга в 1977 году, на одной неудачной конференции. Требовалось поднять боевой дух, а тут Хейг со своим провинциальным выговором — вот тори за него и ухватились. Написали ему речь, а когда он закончил выступать, выпроводили и в мыслях не имея, что увидят его вновь.

Мы «болели» за Иана Дункана Смита в качестве преемника Хейга и делали все, что могли, чтобы он, будучи избранным консерваторами, продержался подольше. Иан трепетал перед Тони; трудно было не заметить, как он, выражаясь метафорически, вставал по стойке «смирно», когда его вызывали к премьеру, и только что честь не отдавал. А еще у него мысы туфель были подбиты металлом — обстоятельство, позволявшее Иану печатать шаг. «Тихоня» Иан Дункан Смит, конечно, далеко не блистал на парламентских запросах, бывших как раз сильной стороной его предшественника Хейга. Из чиновничьей ложи я наблюдал волнение Иана — он в прямом смысле не мог подняться и задать вопрос. В январе следующего года он вызывал ассоциации исключительно с рыбой, выброшенной на берег, — из рыбьего рта тоже ни слова не исходит, даром что рыба его открывает и закрывает. В 2003 году, когда началось плетение интриг, мы ужасно волновались, что Иана сместят — и с изумлением наблюдали его на партийной конференции в октябре. Впрочем, то была лишь отсрочка приговора. Последовавшая вскоре мучительная политическая смерть Иана переживалась нами очень тяжело. Что интересно — сместив Иана, консерваторы натаскали на его политическую могилу целую гору цветов. С другой стороны, он явно испытал огромное облегчение, оказавшись не у дел, — словно тяжкое бремя с плеч сбросил. Наконец-то выражение его лица перешло в разряд довольных.

Перспектива иметь Майкла Говарда следующим лидером консерваторов тоже изрядно беспокоила Тони. Они с Говардом уже проверяли друг друга на прочность, когда Тони был теневым министром внутренних дел; перед их первым столкновением в новом статусе, в ноябре 2003 года, Тони ужасно волновался. Мне казалось, Говард будет успешным лидером оппозиции, но премьерства ему как своих ушей не видать; народ его помнит, и вообще он слишком стар, слишком «накренен вправо», а характером — отрицательный герой пантомимы. Так пыжится, что просто на нервы действует. По моим предположениям, тори располагали фокус-группами, аналогичными нашим; уж наверное, они эти детали не упустят. Фишкой Говарда был бессмысленный политический оппортунизм. В трудные времена Говард, правда, сгодился для полезного дела — сплочения партии лейбористов. Он имел наклонность к некрасивым политическим уловкам — например, на парламентских запросах норовил уколоть Тони разногласиями в партии на тему налога на наставничество. Впрочем, вместо того чтобы усугублять наши разногласия, выпады Говарда лишь заставляли лейбористов сомкнуть ряды. Проблемы у нас начинались, когда Говард принимался выступать в поддержку той или иной реформы; нашим парламентариям казалось, что от них требуют одобрения политики консерваторов. Зато, в самое неподходящее время требуя отставки Тони, Говард выставлял себя дураком. Лидерам оппозиции не следует требовать премьерской отставки, если только ситуация не такова, что отставка действительно может произойти. В ноябре 2005 года, во время последней парламентской сессии Говарда, я отметил интересный момент: повысив самооценку консерваторов, Говард не сумел реформировать партию, подготовить ее к будущему, увеличить шансы стать правящей. Таким образом, два года для консерваторов прошли впустую.