Читать книгу "Таис Афинская - Иван Ефремов"

– Прости меня. Ты привязана к своей лошади, как истинный конник. И Салмаах совсем неплохая лошадь. Все же, если поедешь в Азию с нами, тебе следовало обзавестись другим конем, а Салмаах останется при тебе, хотя бы для танцев.

– Откуда я возьму другую лошадь! – сказала обиженная за свою кобылу Таис. – Да еще лучше моей красавицы.

Она похлопала Салмаах по крутой шее, а та покосилась недобрым глазом на Леонтиска, будто понимала, что ее унижают.

Леонтиск переглянулся с Птолемеем, и македонец махнул кому-то рукой.

– Эй, привести коня госпоже Таис!

Гетера не успела ничего спросить, как откуда-то послышался чеканный дробный топот. Мальчик, сдерживая рыжего с медным отливом коня, вынесся вперед и едва осадил горячую лошадь, запрокинувшись назад и налегая на поводья.

Этот конь был весь медно-рыжий, без единого пятнышка, блестящий, переливающийся искрами. Подстриженная грива и пышный, тонкий у репицы хвост, совсем черные и отливающие синим глаза удивительно украшали животное. Афинянка никогда не видела лошадей такой масти.

Таис сразу бросились в глаза удлиненное тело с крутыми боками и более короткие, чем у Салмаах, ноги, передние с большими, чем у задних, копытами. Длинная отлогая лопатка, длинная холка, широкий круп – все эти достоинства были очевидны и не знатоку. Поднятая голова и высоко несомый хвост придавали коню особенно гордый вид. Из-за широко раздутых ноздрей морда лошади казалась серьезной, почти злой. Но стоило поглядеть в большие добрые глаза животного, как опаска исчезала. Таис смело подошла к коню, приняв поводья из рук мальчика, потрепала его по шее, и рыжий жеребец издал короткое, легкое ржание.

– Он признает тебя! – довольно воскликнул Птолемей. – Ну что ж, владей! Я давно присматривал для тебя энетского коня таких качеств, что встречаются у одного на сотню самых чистокровных.

– Как зовут его?

– Боанергос (Дитя Грома). Ему шесть лет, и он хорошо выезжен. Садись попробуй.

Таис сбросила военный плащ, в который куталась от ветра, еще раз погладила рыжего жеребца и вскочила ему на спину. Конь, словно ожидал этого, сразу пошел широкой, размашистой рысью, все сильнее ускоряя ход. Удивительное дело – после рыси Салмаах Таис почти не чувствовала толчков. Лошадь покачивалась из стороны в сторону, ударяя двумя копытами одновременно. Заинтересовавшись, афинянка заметила, что лошадь переставляет сразу обе ноги одной стороны – переднюю левую с задней левой, переднюю правую с задней правой. Это был иноходец – род лошадей, на которых Таис еще не ездила.

Восхищенная бегом иноходца, Таис обернулась, чтобы послать улыбку великим знатокам лошадей, и невольно крепче свела колени. Чуткий конь рванулся вперед так, что афинянка откинулась назад, и ей пришлось на мгновение опереться рукой о круп лошади. Ее сильно выступившая грудь как бы слилась в одном устремлении с вытянутой шеей иноходца и прядями длинной гривы. Волна свободно подвязанных черных волос заструилась по ветру над развевающимся веером хвостом рыжего коня. Такой навсегда осталась Таис в памяти Леонтиска.

Как бы желая показать, на что он способен, рыжий иноходец помчался быстрее ветра, ровно неся туловище и раскачиваясь из стороны в сторону. Все чаще становилась дробь копыт, но не уменьшался размах хода, и Таис казалось, что земля сама мчится под ноги коня. Чуткое ухо танцовщицы не могло уловить ни одной ошибки в точном ритме, который напомнил темп танца менад в празднество Диониса, – два удара на один звон капель быстрой клепсидры, употреблявшейся для расчета времени в танцах.

Рыжий иноходец сильно выбрасывал передние ноги, будто стремясь захватить побольше простора. Таис, преисполнившись нежностью, гладила его шею, а затем стала осторожно сдерживать порыв коня. Боанергос понял умение и силу всадницы и подчинился ей без дальнейшего промедления. Когда иноходец пошел шагом, она почувствовала, что его походка менее удобна для такой езды, и она пустила иноходца во весь мах к лагерю, подлетела к группе знатоков и осадила коня как раз в тот момент, когда они собирались отпрыгнуть в сторону.

– Как нравится тебе Боанергос? – спросил Птолемей.

– Очень!

– Теперь ты понимаешь, что такое конь для дальних походов? Пройдет рысью тридцать парасангов. Хотя у сирийцев есть пословица, что кобыла лучше жеребца, ибо подобна змее – от жары только делается сильнее, но не та у нее стать.

– Да! Посмотри на ширину его горла, погляди, как высоко он несет хвост, – в нем до краев налита сила жизни, – сказал один из знатоков, – такого коня не купишь за целый талант, потому что он – редкость.

– Таис тоже редкость! – сказал Леонтиск. – Кстати, кто заметил…

– Я, – выступил вперед молодой лохагос, – и госпожа, и конь одномастны! Только глаза разные!

– Заслужил ли я прощенье? – спросил Птолемей.

– За что? – удивилась гетера. – Впрочем, если виноват, про то знаешь сам. Все равно заслужил. Лови! – И Таис спрыгнула прямо с лошади в объятия Птолемея, как не раз делала так с Менедемом. Но если могучий спартанец стоял скалой, то Птолемей, несмотря на всю его силу, пошатнулся и чуть не выронил гетеру. Она удержалась, лишь крепко обхватив его шею.

– Дурное предзнаменование! – засмеялась Таис. – Не удержишь.

– Удержу! – самоуверенно бросил Птолемей.

Таис освободилась из его рук, подбежала к иноходцу и, нежно лаская, поцеловала в теплую, мягкую морду.

Боанергос переступил несколько раз, выгнул шею и с коротким приглушенным ржанием слегка толкнул Таис головой. Нельзя было выразительнее дать понять, что новая хозяйка ему нравится. По знаку Птолемея раб подал Таис кусок медовой ячменной лепешки, и она, разнуздав иноходца, накормила его лакомством. Поев, конь потерся о ее плечо, и, когда его уводили, Таис показалось, что он, оглянувшись, подмигнул ей, настолько лукавой была его морда.

Несмотря на все старания Птолемея, прежние отношения с Таис не возрождались. Горячая, шаловливая и отважная девчонка, казавшаяся македонцу идеальной возлюбленной, уступила место женщине, не менее отважной, но с большей внутренней силой, загадочной, непонятной. Ее интересы не совпадали с интересами самого Птолемея, зоркого практика и хорошего стратега. По жадности к знаниям Таис напомнила ему самого Александра. Надолго запомнился Птолемею один ночной разговор, когда он пытался увлечь Таис политикой.

Распространяясь об идеях Платона, Аристотеля, афинской демократии, спартанском военном государстве, он говорил о необходимости создания нового города, более блестящего и славного, чем Афины. Владения Александра уже превратились в прочную империю, захватывая все побережье Внутреннего моря от Геллеспонта до либийских берегов. Ни одно из прежних государственных установлений: полис (город-государство), монархия, олигархия не подходили этому царству, – ничто, кроме тирании, то есть правления одного человека, властвующего военной силой. Но тирания недолговечна, военное счастье изменчиво, еще случайнее жизнь полководца, в особенности столь ярого бойца, как Александр. Необходимо теперь же составить четкий план построения империи Александра, а царь даже не подумал о названии своего государства…