Читать книгу "Дело Нины С. - Мария Нуровская"

Я прилетела из Лондона на длинные выходные, когда, как известно, все уезжают из Варшавы, в том числе и пан Е. Б. Он, впрочем, каждую неделю отправлялся к своим доченькам в Белосток. Обычно такой предусмотрительный, он не поменял замков – возможно, из экономии. У нас были ключи от дома, поэтому мы без проблем упаковали все в коробки. Была заказана машина, люди в комбинезонах вынесли мебель. Мы опустошили наш дом, но не целиком, милосердно оставив ему диван, а на кухне – посуду и столовые приборы. У нас прочно засела в голове мысль, что он очень бедный, ничего не зарабатывает, ему едва хватает на зарплату для сотрудников. А еще и алименты для дочерей.

Мамина мебель оставалась еще в его юридической консультации на Ружаной; там была и семейная реликвия, игрушка восемнадцатого века, деревянная лошадка с седлом, покрытая позолотой. Мама дала ее пану Е. Б. во временное пользование – на счастье. Первая вещь, которая бросилась мне в глаза, когда я вошла в контору Е. Б., это именно лошадка… Я была там только раз, год назад, с моей сестрой. Мы хотели попросить Барана проявить порядочность и вернуть нам дом… После того разговора у меня пропало желание встречаться с этим человеком…

Он, конечно, пришел в бешенство, когда обнаружил следы нашего набега. Пытался вести переговоры о частичном возврате вещей. Мы предложили ему указать, что из мебели было куплено им или привезено из Белостока. Он не смог назвать ни одной вещи! Эта мебель стояла в нашем доме еще с довоенных лет…

А потом последовал окончательный удар. Ежи Баран предъявил наконец налоговые декларации, и выяснилось, что в течение всего времени его контора имела высокие доходы. Мы не могли понять, как такое возможно – годами ломать комедию, ходить в старых ботинках, носить потрепанную куртку с надорванным карманом и постоянно полагаться на мамин кошелек.

Адвокат Бжеский сказал:

«Дорогие дамы, это безнадежное дело, дохлый номер».

Да, это тогда я купила оружие…

Комиссар Зацепка выключил диктофон. Они смотрели друг на друга.

– У кого? Где ты его спрятала? – спросил он спустя минуту.

– У украинцев, я вышла на них через женщину, которая у нас убирала, это было несложно… оружие находится в сарайчике, под углем, на участке сестры, в Подкове Лесной. – В голосе Лилианы чувствовалось облегчение – наконец-то она могла открыто признаться в том, что так долго таила в себе. Наподобие любимого литературного героя комиссара: «Это я убил старуху процентщицу и сестру ее Лизавету топором и ограбил».

– Не было твоих отпечатков пальцев, – сказал он тихо. – Мы проверяли.

Лилиана говорила лихорадочно, как в трансе.

(магнитофонная запись)

Когда я открывала калитку и входную дверь, я была в перчатках… я их надела не специально: на улице было холодно… А потом мы стояли друг против друга, я ни к чему там не прикасалась, кроме оружия… Никто не видел, как я входила и как выходила… машину я припарковала немного дальше, на Пулавской, – боялась, что он узнает мой автомобиль и не захочет впускать… Он и так мог меня не впустить… но калитка во двор была не заперта, достаточно было только повернуть ручку, так же, как и дверь внизу, а дверь в его квартиру даже была приоткрыта… Точно как будто сама судьба приглашала меня войти…

Выйдя оттуда, я вела себя как автомат, мой мозг сам отдавал приказания: сядь в машину, поверни ключ зажигания… Руки у меня так дрожали, что это было трудно сделать… И появилась даже мысль, что, может, он… что Ежи Баран жив и я должна позвать на помощь, но я не сделала этого, не могла… не могла вой ти туда второй раз, это было выше моих сил… А потом… потом я поехала к маме… Она открыла дверь, ни о чем не спрашивала, мы только обнялись… Я хотела сразу сознаться, пойти в полицию, но мама сказала, что надо подождать до утра… Посадила меня в ванну, вымыла мне голову, вытерла большим банным полотенцем, как прежде, когда я была еще ребенком… потом спрятала оружие в пакет и сказала, что мы по едем в Подкову и там переночуем… Мама вела машину… мне казалось, что мое тело сделано из тряпок… Мы разбудили Габи, которая пошла с мамой разгрести уголь…

«Я был прав, они были в сговоре, все три», – подумал комиссар.

(магнитофонная запись)

…потом мы сидели за столом. Я видела, что Габи в ужасе, и мне передалось ее состояние, мама дала мне снотворное и велела лечь. Я думала, что не засну, но заснула… когда я проснулась, было уже утро, я узнала от сестры, что мама поехала в Варшаву и намерена сделать признание и сдаться в полицию… Я хотела ехать за ней… я не могла позволить, чтобы она взяла это на себя… но Габи мне сказала, что мама отвлечет внимание от меня… пока они не найдут оружие, ей ничего не угрожает… нам всем…

Я не очень хотела этому верить, тогда Габи стала кричать, чтобы я хоть раз в жизни подчинилась тому, что хотят другие… И еще, что, если бы мы с мамой ее послушали, всего этого никогда бы не произошло. Мы бы не потеряли дом, а тот человек был бы жив…

«Я разбираюсь в людях, – кричала она все громче, – но вам было виднее, ты и мама считали себя умнее меня, а умнее всех оказался ваш Ежи!»

По щекам Лилианы текли слезы.

(магнитофонная запись)

Ты не знаешь, какой это тяжкий груз – убить человека… Я этого не хотела… Должны же быть аргументы… я так себе представляла… Войду и скажу: «Я хочу выкупить у вас наш дом!» И достану из сумочки пистолет в случае, если он откажет. Я хотела его только напугать…

Когда он меня увидел, то был явно удивлен… не очень понимал, зачем я к нему пришла… На нем был халат, и он уже был сильно поддатый, потому что по вечерам он лакал виски… Нет, он никогда не напивался, только бывал подшофе. В этот вечер тоже.

«Чему обязан твоим приходом? – спросил он. – Если бы я знал, какой буду удостоен чести, надел бы смокинг… Если же дело касается юридической помощи, то по окончании рабочего дня не предоставляю, зайди завтра в контору. Тебя я приму без очереди».

«Дело касается нашего дома, – ответила я. – Я хотела бы предложить сделку: выкупить его у вас».

Он рассмеялся мне прямо в лицо:

«Вашего дома, вы только поглядите! А где ты возьмешь деньги?»

«Мой лондонский банк даст мне кредит, это вопрос нескольких дней».

Он медлил с ответом, мы начали ругаться. Я высказала ему все – что он появился только затем, чтобы испортить маме жизнь, что до знакомства с ним она была счастливой женщиной, у нее было все: слава, деньги…

«Ну что ж, фохтуна переменчива!»

Он не выговаривал «р», и слово «фортуна» прозвучало особенно неприятно.

Я сжала зубы и хотела вернуться к переговорам, но тут он достал какой-то документ и стал рахмахивать им у меня перед носом.

«Что это?» – спросила я, чувствуя, что во мне все коченеет.

«Я продал дом в Брвинове!»

Я плохо помню, что было потом… почему этот пистолет стрелял и вдруг перестал… Он лежал на полу, а я стояла с оружием в руке, постепенно осознавая, что это я стреляла…