Читать книгу "В час битвы завтра вспомни обо мне... - Хавьер Мариас"

– Познакомьтесь: Виктор Франсес, – я кивнул на Руиберриса, – сеньорита Анита.

– Анита Перес-Антон, – поправила она. – А это Лали, моя подруга. – Она лишила Лали фамилии, как Отшельник лишил фамилии ее саму (он ведь нас друг другу так и не представил – мало того что он говорил всем «ты», он еще и хорошими манерами не отличался).

– Надеюсь, сегодня с вашими чулками все в порядке, – пошутил я (мне хотелось посмотреть, как она будет реагировать, она казалась сейчас не такой серьезной, как на работе). Она отреагировала прекрасно:

– Ну и опозорилась же я тогда! – засмеялась она, прикрыв рот рукой, и пояснила (подруге, а не настоящему Руиберрису): – Представляешь, у меня петля на чулке спустилась, и времени уже не было, чтоб переодеться перед встречей моего шефа с этим сеньором. Шеф должен был поговорить с ним о своей речи. Ну и кончилось тем, что чулок на глазах у всех совсем расползся. – И она жестом показала, до какого именно места расползся чулок, чуть приподняв при этом юбку, такую же короткую и узкую, как и в прошлый раз. Руиберрис, заметивший ее жест, предположил, наверное, что она рассказывает что-то неприличное. – Ты не представляешь! Чулок – сплошная дыра, и все делают вид, что ничего не замечают. Вот попала в переделку!

«Попасть в переделку» – это архаизм, но ведь она работала в таком месте, которое по своей природе является архаичным. Все больше слов выходит из употребления, этот процесс идет все быстрее. Я перебил ее:

– Кстати, работа уже закончена, завтра сеньор Тельес ее отвезет.

Услышав это, Руиберрис наконец-то все понял. Я думаю, после этого девушки заинтересовали его еще больше, хотя они и без этого его интересовали: чем старше он становится, тем отчаянней охотится за всем, что движется хоть чуть-чуть грациозно. Но если бы мы остались вчетвером, ему, без сомнения, досталась бы безродная Лали. Впрочем, больше одного-двух заездов нам в их обществе не выдержать (им в нашем тоже). Лучше договориться о встрече вчетвером как-нибудь в свободный вечер.

– Завтра? – переспросила сеньорита Анита, на миг снова превратившись в официальное лицо. – Вас что, не предупредили, что Страсбург отменяется? Я лично дала указание позвонить сеньору Тельесу и предупредить его. Неужели его не предупредили?

– Мы работали всю неделю, закончили только вчера, я ничего не знал, – ответил я, помолчав несколько секунд. – Может быть, сеньор Тельес забыл мне об этом сообщить. Он уже немолод, вы же понимаете.

Сначала мне стало жаль Тельеса, ведь он лишится возможности провести несколько часов во Дворце в понедельник, потом я подумал, что он, возможно, все знал, но скрыл, чтобы удержать меня при себе еще несколько дней. Написанный нами текст навсегда будет спрятан в стол – такие тексты пишутся для конкретных случаев. Эта мысль огорчила меня, хотя кто я, собственно, такой? Негр, призрак. «Бедный старик, – подумал я, – ему приходится хитрить, чтобы как-то разнообразить свою жизнь».

Вчетвером мы отправились к тотализатору. Я предупредительно поддерживал сеньориту Аниту за локоть, Руиберрис шел чуть позади и вынужден был беседовать с Лали.

– Сожалею, что вам пришлось работать напрасно, – сказала сеньорита Анита. – Но вам заплатят, не беспокойтесь, вам заплатят, как договаривались. Предъявите счет обязательно.

«Прямо как с моими сценариями, – подумал я, – я их пишу, но их не снимают. Что ж, по крайней мере, мне дают работу, я не бедствую, как другие». Сеньорита Анита уронила программку, я нагнулся, чтобы поднять ее, она тоже. Когда мы поднимали головы (она чуть медленнее, чем я), я воспользовался моментом и незаметно сбил ее шляпку, Я снова нагнулся, теперь уже для того, чтобы поднять шляпку, но перед тем как поднять, незаметно потер ее о пол, а потом начал громко сокрушаться по поводу того, как она испачкалась.

– Вот черт! – сказала она. Не знаю, посмела ли бы она сказать такое во Дворце.

– Какая жалость! Только взгляните, как она испачкалась! Пол здесь просто ужасный. Не беспокойтесь, я ее подержу, пока мы не найдем, чем ее почистить, Сейчас заезд начнется. К тому же вам без нее лучше.

И действительно, у нее было приятное округлое лицо и красивые черные волосы, но главное – не было этой ужасной шляпы (в некоторых вопросах я максималист).

Мы сделали ставки. Девушки поставили какую-то мелочь, мы – более значительные суммы. Они, должно быть, подумали, что мы богаты. Вообще-то, по нынешним меркам, мы не бедны, особенно я – я не такой ленивый, как Руиберрис, и мне приходится рассчитывать только на себя. Он давал советы безродной сироте, а я – придворной даме. Мы вернулись на трибуны. Девушки держали свои билеты так, словно это была большая ценность и они боялись ее потерять, а мы свои билеты сунули в нагрудные карманы, где обычно лежат носовые платки (я никогда не кладу туда платков, а Руиберрис – всегда, и всегда очень яркие). Руиберрис расстегнул плащ, чтобы продемонстрировать свои грудные мышцы, мы сняли перчатки. У дам не было с собой биноклей, и нам пришлось одолжить им свои. Было ясно, что пятого, самого главного, заезда они не дождутся – и отлично, мы не хотели жертвовать этим удовольствием. Без биноклей, да еще в таком тумане мы ничего не видели и не знали, что происходит, Лали ошиблась и крикнула, что первой пришла та лошадь, которая на самом деле пришла не первой, – она хотела, она так страстно желала, чтобы выиграла лошадь, на которую она поставила свой последний грош. Никто из нас ничего не выиграл, и мы тут же в гневе порвали свои билеты в мелкие клочки. Девушки, правда, немного подождали, надеясь, что кого-нибудь дисквалифицируют и лошади, на которых они ставили, окажутся в числе победителей. Пора было идти в бар возле паддока, проделать в очередной раз тот же путь – туда и обратно, – который мы обычно повторяем на протяжении всех шести заездов: в этом и заключается главное удовольствие – провести в баре полчаса в ожидании очередного заезда, – иногда там случается пережить незабываемые минуты.

– А почему все отменилось? – спросил я Аниту, когда мы уже сидели за столиком и ей принесли кока-колу. Ее шляпка все еще была у меня и порядком мне надоела. – Мне казалось, что речь шла об очень важном деле? К тому же я полагаю, что у вашего шефа все расписано заранее и менять ничего нельзя.

– В принципе да, это так и есть, но у бедняжки так часто бывает депрессия, что иногда ничего другого не остается, как только все отменить. Лучше отменить сразу, чем постоянно откладывать, переносить и передоговариваться.

– Наверное, те, встречи с кем он отменяет, бывают этим очень недовольны? Они, наверное, чувствуют себя задетыми, обиженными? Не бывает дипломатических инцидентов из-за этого?

Она посмотрела на меня строго, поджала накрашенные губки и высокомерно ответила:

– Знаете что, а не пошли бы они все? Он и так делает намного больше того, что должен. Его и так в каждую дыру готовы засунуть. А он ведь один, понимают они это своими дерьмовыми башками? – Она ужасно сквернословила, но кто в наши дни не сквернословит?

– Потому-то его и зовут Единственный? – спросил я. – Вы его именно так зовете? То есть вы так к нему обращаетесь?