Читать книгу "Женщина и мужчины - Мануэла Гретковска"

Марек еще некоторое время всматривался в изображение, и вскоре ему стало казаться, что сквозь его зернистость он проникает внутрь снимка. Ощущение было похоже на то, которое он испытывал, разглядывая с детьми трехмерные картинки, когда сквозь мелкие узорчики внезапно проступал какой-либо объемный предмет или образ. Папа возник перед ним на расстоянии вытянутой руки, и, что еще удивительнее, – изображение всколыхнулось и будто ожило.

– Марек! – послышался голос Папы, не искаженный громкоговорителями. Он обращался прямо к его сердцу.

Марек всегда знал, что харизма Иоанна Павла столь сильна, что даже в самой огромной толпе каждый человек чувствовал, что это к нему – лично к нему обращается Папа. Марек не раз ощущал это на себе, когда совершал паломничества по святым местам. Голос Папы прорывался сквозь толпу к нему, Мареку. Другие признавались, что чувствуют то же самое. Одна негритянка из Африки по телевизору сказала: «Святой Отец с другого конца площади Святого Петра звал меня».

– Марек, Марек, зачем ты покидаешь меня?[74]– склонил голову Папа.

– Святой Отец… – Марек упал на колени. Охотнее всего он поцеловал бы руку Папы. Он чувствовал, что рука эта существует, как существует и весь человек, хотя на фотографии Папа был виден лишь по грудь.

– Встань, – вздохнул Папа, – и закончи свой завтрак, сын мой.

В присутствии его святейшества Марек не смел бы пить кофе и ковырять ложечкой яйцо. Однако некая сверхъестественная сила перенесла его за стол. Перед лицом этой силы он был слабым дитятей.

– Не называй меня Святым Отцом, – погрозил ему пальцем Папа.

– Но… ведь все тебя, Отче… ой… – Марек прикрыл рот чашкой.

– Для этого народа я и Отец Святой, и Сын его, и Бог, в которого верят. Воплощение Святой Троицы для поляков. Однако что чрезмерно, то вредно… Ты ешь – о бренном ведь тоже нельзя забывать, мне сверху виднее… Полякам кажется, что Польша граничит не с действительностью, а исключительно с раем и адом. Все тут либо черное, либо белое. Или человека возносят на алтари, или посылают в ад – ад тоже польский, и дорога к нему скверно вымощена. Да, истина сверху виднее. Возьмем карту, сынок. С одной стороны Германия, с другой – Россия. Тевтонский авторитарный отец и русская мать-пьяница. А Польша – их нежеланное дитя. После всех оккупации она унаследовала пороки обоих родителей. Только наоборот. Поляки ведь каковы? Мужские качества отцов размыты – они пьянь болотная, а вот матери-польки – мужиковатые, авторитарные.

– Да, Иоанн Павел Второй.

– Можно – «Папа», можно – «Кароль». Покороче. Я тревожусь, Марек. Наша отчизна тревожит меня.

– Меня тоже. Мы все тревожимся. Мы молимся за отчизну, – Марек почувствовал поддержку Духа Святого, предложившего ему в нужный момент нужное высказывание.

– Молитвы недостаточно. Здесь нужно насадить цивилизацию, на законных основаниях. Возьмем для сравнения Швецию. Тридцать лет назад там били детей, держали злых собак. Когда хотели это запретить, люди протестовали. И тем не менее новый закон ввели и люди перестали быть дикарями. У нас сейчас каждого может загрызть зверюга без намордника – потому что до сих пор действует liberum veto,[75]находится исключение для особых случаев. Где-нибудь откопают больного питбуля, который носит в себе целое семейство паразитов, – и все, проект закона полетит в мусорную корзину. Знаю, знаю: «Наше общество до многого еще не доросло». Да оно не доросло и до десяти заповедей! В представлении поляков, социальная справедливость наступит тогда, когда красть будет не кто попало, а те, кто должен красть! – Папа сдвинул назад скуфью, протер вспотевший лоб.

Некоторые заповеди были для Марека несколько щекотливы, поэтому он поспешил с жарким уверением:

– Я ни разу не ударил ни одного из своих детей. Никогда.

– Возьми-ка газету. Да-да, вот эту, верхнюю. Раскрой ее.

Усеянные буквами страницы раскрылись на рубрике «Социум».

– Окровавленные тельца невинных[76]… – От возмущения Папе трудно было говорить. – Расклей мы эти фотографии вдоль Крестного пути – и Христос не усмотрел бы в этом оскорбления. «Что вы каждому из этих малышей учинили – то вы Мне учинили». Я не уверен, точно ли цитирую, – не буква важна, а смысл. Детей бьют кнутами, бьют, не оставляя следов, – хорошо обученные палачи умеют и это. В Лодзи – в обетованной земле нашего народа! – родители убили собственных детей, а тела спрятали в бочки, которые держали дома. И в Лодзи есть дикари, охотящиеся за человеческими шкурами! Потому я и родился в Вадовице – чтоб народу грешить неповадно было. Я рожден, чтобы от порока, от дикости этот народ отвратить. Господь порой увлекается символичными шарадами, у него ведь целая вечность на то, чтобы их разгадать. – Папа полной грудью вдохнул воздух – было очевидно, что это доставляет ему удовольствие. – Люди только-только перестали быть животными. Они свежевыпеченные, еще пахнут кровью.

– Я пойду в Ченстохову[77]летом. Вместе с варшавской интеллигенцией. Пешком. – Марек без колебаний отказался от отпуска.

– Конечно, иди. Богомольная прогулка тебе не повредит. Но дело-то не в этом. Ведь святой образ – не окошко на почте: открылось – и видишь Святенькую Девушку… Нет. Ты, Марек, – соль земли этой…

Зазвонил телефон.

– С работы, – предположил Марек. – Я возьму выходной – не могу иначе поступить.

– Нет, – остановил его Папа. – Иди на работу. Духовный диалог не должен мешать тебе выполнять свои обязанности. Видишь ли, сын мой, Польша, вступив в Европейский союз, будто во второй раз прошла крещение – теперь уже экономическое. К сожалению, во второй – экономической – Реформации она участия не принимает.

– Я буду позже, у меня сейчас важная встреча, – торопливо ответил Марек секретарше и положил трубку, не отрывая взгляда от Папы.

– Нет-нет, это мы с тобой поговорим позже. Портфель, сын мой, – напомнил понтифик Мареку, который походкой лунатика направился к выходу из дома.

Клара задержалась в кабинете, отвечая на звонок пациента. Он отравился бараниной, политой каким-то неудобоваримым жиром.

– Вы где? В Ираке? У врача были? Я понятия не имею, что иракцы добавляют в пищу. Нет, абсолютно нет. Не принимайте больше витамин С – вы ведь не простужены.