Читать книгу "Эта сладкая голая сволочь - Тамара Кандала"

Ну конечно же!!! «И чем случайней, тем вернее...» Нина могла вовсе не знать моего настоящего имени... Называл же я ее Черепашкой Ниндзей, Русалочкой-людоедочкой и массой других, приличных и не очень, прозвищ... Что могло быть естественней, чем окрестить меня именем моего же кота! И кто я есть на самом деле, если не сволочь! Не знаю насчет «сладкой», но голая перед ней – очень часто. В самом что ни на есть прямом смысле слова.

Так вот, значит, в чем заключалась сакральность моего Додика-СГС! Судьба и впрямь решила поиграть со мной, как кошка с мышкой. Надо же придумать такую, как выражается Грэг, заморочку... Видно, божественной игрунье надоели батальные сцены, она решила поразвлечься в малых формах...

А Нина наверняка до сих пор не имеет представления о том, кто я такой. Не могла же она запомнить меня, будучи совсем ребенком. И знать ей это совсем не обязательно... Есть знания божественные, а есть бесовские. Та святая простота правды, которая хуже воровства... Подлыми бывают не только люди, но и обстоятельства.

Ну, может, потом когда-нибудь, в глубокой старости. Ведь мы проживем с ней до глубокой старости... Если она сможет простить придурка, сделавшего предложение и тут же сбежавшего, подло и трусливо.

Как объяснить? Ничего, я на выдумки горазд – недаром бывший шпион и настоящий писатель! Недаром учат в разведывательных школах всего мира быть изобретательными, уметь путать карты, льстить, иронизировать, говорить эзоповым языком... И вообще известно, что бывшие шпионы – самые большие вруны в мире. Это, конечно, не значит, что все сказочники – шпионы. Но зато практически все бывшие разведчики обожают рассказывать про себя сказки.

И книжки мои с самыми идиотскими сюжетами и такими же героями недаром продаются как горячие пирожки...

Господи!!! Так и подмывало повернуть и бежать обратно, к Гришке, рассказать, как просто решается ребус.

Я взглянул на часы – без четверти два ночи. Это значило, что он сам и все его зефировое семейство мирно почивает и что мне придется потерпеть со своим эпохальным открытием до завтра.

Этой ночью мне, человеку, совершенно не склонному к мистицизму, не принадлежащему ни к каким религиозным конфессиям и не стороннику никаких определенных философских течений, приснился необычный потусторонний сон.

Я – в церквушке, в темном закутке, натыкаюсь на распятие. Распятый стонет. И я понимаю, что его мучит жажда. Неизвестно откуда у меня в руках оказывается длинный шест с острым наконечником, вроде того, на какой насаживают куски мяса, чтобы просунуть в клетку тиграм. На наконечнике вместо мяса – влажная тряпица, которую я макаю в рядом стоящее ведро и, вытянув руки, пытаюсь отжать с нее капли воды в рот распятому. Он жадно кусает мокрую материю, глотает выжатую зубами воду и благодарно облизывает губы. Потом открывает глаза, встряхивает длинными темными волосами, закрывавшими лицо. Я понимаю, что это не Иисус, это вообще не мужчина – это женщина, и у нее очень знакомое лицо. Не лицо, а лик, тот самый, который я безуспешно искал всю жизнь – лик красоты, невинности и одиночества. Лик земной женщины-мадонны. Это Нина. Это она жадно пьет живительную влагу. Это Нина корчится в неимоверных страданиях. Несмотря на эпическую трагичность момента, ощущаю мощнейший плотский призыв, исходящий из всего ее существа, из трепещущего тела, едва прикрытого набедренной повязкой. И мое тело отвечает...

Потом у меня на глазах лицо страдалицы стремительно меняется, как в компьютерных программах. Из Нининого превращается в Верино. Из лика – в искаженную безумием маску смерти. Маска смотрит на меня тем последним, страшным и торжествующим взглядом. Вдруг совершенно не к месту высовывает язык, дразня, и смеется смехом маленькой девочки.

Потом то, что было лицом-маской, размывается и тает, как на кинопленке, на которую попала капля воды. Жуткая и реальная картина распятия превращается в бесформенное серое пятно.

Во всем этом было нечто страшное и жизнеутверждающее, имеющее отношение к любви и смерти, к эротике и самоубийству, к краткости жизни и бессмертию.

Удивительно, я проснулся хотя и под сильным впечатлением, но спокойным, приняв во сне некое твердое решение. Какое, я не знал, но, решив, что утро вечера мудренее, принял снотворное и снова заснул.

О Господи, сказано же: не рассказывайте свои сны – вдруг к власти придут фрейдисты! Или кто из ваших знакомых решит сыграть с вами злую шутку, на ваших же снах замешанную...

Проснулся от стука в дверь. Взглянул на часы – 11 утра. Наверное, принесли завтрак, подумал я и, не удосужившись всунуть ноги в тапочки, накинув халат на голое тело, поплелся открывать дверь.

На пороге стояла Нина.

Я застыл в дверях, как идиот. Думаю, что у меня при этом даже слегка отвалилась челюсть.

– Привет, – сказала она, улыбнувшись улыбкой из преисподней. – Проходила мимо, вот, решила зайти. – И завязала взгляд в ленту Мёбиуса.

Я, как и положено идиоту, молчал, переминаясь с ноги на ногу, босой, на холодных плитах тюремного пола, не двигаясь с места и вытаращив глаза. Потом тряхнул головой, решив, что это продолжение сна. Заплетающимся языком, с трудом отлепившимся от гортани, проартикулировал самые идиотские слова, которые в такой момент могли прийти в голову только эталонному идиоту:

– К-как ты меня нашла?

– Ой, да вас, шпионов, так легко вычислить, – выдохнула Нина, всплеснув по-бабьи руками. – А мы с Додиком соскучились...

Я очнулся от ступора и сделал шаг назад, как бы приглашая Нину войти.

Но она не вошла. Она с места бросилась мне на шею, обвив руками и ногами, как спрут, и покрывая поцелуями мою макушку, лоб и глаза. Я, сделав еще один неуверенный шаг назад, рухнул как подкошенный на узкую тюремную койку – Нина на меня. И мы, сплетясь в искрящийся любовный клубок, душа друг друга в объятиях, как два нанайских мальчика, свились в сладчайшей смертельной хватке.

Она оторвалась от меня на секунду.

– Скажи: «Я тебя люблю».

– Я уже говорил. Первый. Еще шесть месяцев назад...

– Шесть месяцев, неделю и два дня. Скажи еще!

– Я тебя люблю.

– То-то же...

От нее исходило сияние – сладкое, голубое, тайное.

И она опять на меня набросилась, как изголодавшийся хищник на невинную жертву...

Я почувствовал, как схватило в груди. Как бритвой полоснули.

Жуткая боль разлилась по всему телу.

Я потерял сознание...

Навсегда?!

Перечитал финал – он явно удался. А писать новую историю я всегда начинаю с финала. Желательно с ударного и двусмысленного.

Все это означало, что я дошел до кондиции. Можно было начинать, обещанную себе давно Главную книгу. Ту самую, от которой вздрогнет человечество... Или хотя бы икнет.

Я налил вискаря в тонкий стакан богемского хрусталя и с чувством выпил.