Читать книгу "Красотка для подиума - Маша Царева"

Хваленый доктор Бербеков лепит «идеальных» красоток по одному и тому же лекалу. И я чуть было не попалась на эту удочку!

Наскоро попрощавшись с довольными блондинками, я бросилась из клиники наутек.

И наверное, я так и распрощалась бы со смелой идеей художественного перекраивания своей рановато потускневшей мордашки, если бы не один случай, который произошел со мной недели через две после посещения клиники Бербекова…

Я шла ленивой походкой вверх по Тверской, зорко высматривая, не появилась ли в какой-нибудь модной витрине заманчивая вывеска «Распродажа». Я знала, что сезон распродаж еще не наступил, но иногда осенью многие магазины под видом глобальной распродажи активно избавляются от остатков прошлогодней коллекции, среди замшелых экземпляров которой иногда можно найти вполне приличные вещи.

Не то чтобы я нуждалась в чем-то конкретном – к счастью, времена, когда я покупала сапоги только потому, что от предыдущих совсем отклеилась подметка, давно прошли. Просто я люблю новую одежду. Моя мама говорит, что у меня обостренная неизлечимая форма магазиномании. Так жестко она выразилась после того, как однажды я благородно позволила ей провести инспекцию моего шкафа и она обнаружила в нем два одинаковых свитера с неоторванными этикетками. Один я точно купила на выставке текстиля в Экспоцентре, но откуда взялся второй – ума не приложу! В моем гардеробе еще и не такие сюрпризы обнаружить можно.

И вот углядела-таки я вожделенную витрину с приклеенными на стекле английскими буквами SALE. Распродажа!

Радостно ворвавшись в магазин, я окончательно убедилась в том, что это был мой день. Потому что на ближайшем ко входу манекене красовалось платье моей мечты – шерстяное, черное, длинное, с глубоким декольте. И цена была вполне приемлемой. Я мечтательно подумала о том, что в этом одеянии буду напоминать неприступную красавицу прошлого века, хозяйку интеллигентного светского салона, в котором собирается цвет московской поэзии… Но стоило мне цепко ухватиться за мягкий рукав, по-свойски подмигнуть продавцу и прошептать: «Беру!» – как прямо над ухом раздалось возмущенное:

– Девушка, вообще-то это платье я приглядела! Я уже в кассу иду, даже мерить не буду.

Приготовившись вступить в нешуточную схватку за «салонный» наряд, я обернулась, и решительное «Это мы еще посмотрим!» застряло у меня в горле.

Потому что второй претенденткой на платье моей мечты была… Николь.

В первый момент я растерялась, потом открыла рот, чтобы радостно поздороваться, но потом вдруг помрачнела – вспомнила, что, когда я в последний раз ее видела, она лежала в больнице с развороченным лицом. Последствия ее травмы казались необратимыми.

Нет, вряд ли это она. Скорее всего, просто похожая девушка. К тому же, приглядевшись к ней внимательнее, я заметила, что эта особа немного моложе моей бывшей подруги.

Но ссориться из-за платья почему-то расхотелось.

– Извините, я же не знала. – Я развернулась, чтобы уйти.

– Так и уйдешь? – сказала Николь. – Опять бросишь меня и даже не спросишь, как у меня дела?

Я медленно обернулась, втайне опасаясь, что сейчас ее изображение плавно растворится в воздухе, после чего я разрыдаюсь и буду доставлена в ближайшую психиатрическую лечебницу, где вместо модного черного платья до конца жизни буду носить старенькую смирительную рубашку с несмываемыми пятнами чужой блевотины на груди. Наверное, это не настоящая Николь, это моя пробудившаяся от зимней спячки совесть, которая, как говорящий попугай, долго безмолвно копила фразы и вот наконец решила выдать их обалдевшей хозяйке.

– Да я это, я, – сказала совесть знакомым голосом, – чего ты трясешься-то?

– Но я… Ты же…

– Эх, Настя, а я-то слышала, что ты стала топ-моделью, – она рассмеялась, – а ты, оказывается, все эти годы хранила обет молчания. И сейчас вот не можешь связать пары фраз.

– Но я…

– Ладно уж, пойдем кофейку хлобыстнем! – Ее ладонь тяжело опустилась на мое плечо. Я заметила, что на безымянном пальчике красноречиво блеснул толстый золотой ободок. Насмешливо посмотрев на мои замшевые бежевые сапожки, она добавила: – Я на машине.

Продавец удивленно и немного расстроенно наблюдал за тем, как две красивые высокие девушки, претендовавшие на одно и то же платье, покидают магазин без покупки. Но нам было не до шопинга. Уж во всяком случае, мне.

На улице выяснилось, что у Николь не просто машина, а блестящий новенький «Сааб» ослепительно-красного цвета.

– Ты замуж, что ли, вышла? – рискнула спросить я. Молчать мне почему-то было неловко.

– Не без этого. – Николь покрутила ручку радиоприемника и нашла ненавязчивую джазовую волну. – Ты ничего не имеешь против китайской кухни?

Китайскую кухню я терпеть не могу – во всяком случае, в московском исполнении. Но отказать Николь почему-то не решилась.

Она уверенно лавировала в потоке машин.

– Давно водишь? – Не знаю, что мне давалось проще – натянутый разговор или тягостное молчание.

– Относительно, – пожала она плечами, – у меня права и раньше были. Ты же помнишь, еще тогда, на конкурсе, у меня была развалюха.

– Ну да. Мы тебе завидовали. Ты была такой взрослой, колесила на тачке цвета «металлик» и красила ногти на ногах в апельсиновый цвет.

– Да уж, – польщенно усмехнулась она, – а еще наголо брила лобок, душилась японской туалетной водой за тысячу баксов и спала с одним придурком, с которым меня угораздило сбегать в ЗАГС. Но когда я развелась, моя жизнь пошла совсем по-другому. Ты-то, наверное, меня презирала, невинная вишня. – Она осторожно, но уверенно припарковалась у китайского ресторана на проспекте Мира. – Приехали, мадемуазель.

Мы заняли уютный столик на летней веранде. День был солнечным, но довольно прохладным, однако предусмотрительная администрация ресторана установила на террасе несколько мощных уличных обогревателей. Солнечный свет, пробивающийся сквозь кроны деревьев, слепил глаза; я повесила шерстяной кардиган на спинку стула. У меня было полное впечатление, что мы ловим последние лучи бабьего лета, а ведь на улице было не больше десяти тепла. Уходить из иллюзорно летнего пятачка не хотелось, и я заказала побольше еды – и салат из каких-то там бамбуковых стебельков, и острый рис с курицей, и тушенную в сладком соусе говядину, и боярышник в кляре.

Николь, ограничившаяся салатиком и стаканом «Перье», не могла скрыть изумления.

– Неужели больше не пашешь? – спросила она. – К черту диеты?

– Один раз можно, – смутилась я. – Николь… Ты меня прости. За то, что я тогда так… Я просто не знала, как тебе сказать…

Я уставилась в стол и принялась складывать из мягкой бумажной салфетки пароходик. Получалось неубедительно.

– Проехали, – скупо улыбнулась она, – хотя я тогда места себе не находила. Я ведь думала, что ты мне решила отомстить. За Ра.