Читать книгу "Стон горы - Ясунари Кавабата"

Не слышит ли из кухни их разговора Фусако? Синго обернулся: нет, кажется, она вышла с детьми во двор.

– Ты говоришь, Сюити пошел рыбу удить; раньше он, по-моему, никогда этим не занимался, правда?

– Да. Наверно, услышал от какого-нибудь приятеля об этом пруде, где водится рыба, – сказала Кикуко, а Синго подумал: «Может быть, и в самом деле Сюити расстался с Кинуко».

Ведь раньше он и по воскресеньям ездил к своей любовнице.

– Не сходить ли нам попозже посмотреть на рыбную ловлю? – предложил Синго Кикуко.

Синго спустился в сад – Ясуко стояла и внимательно осматривала вишню.

– Что-нибудь случилось?

– Нет. Просто с вишни почти совсем облетела листва, и я подумала, может, какие-то жучки на нее напали. Мне показалось, что на этом дереве трещат цикады, а листьев уже нет.

Пока они разговаривали, пожелтевшие листья продолжали осыпаться. Ветра не было, и они не разлетались, а тихо опускались на землю.

– Сюити, кажется, пошел удить рыбу. Схожу и я с Кикуко посмотреть.

– Удить рыбу? – обернулась Ясуко.

– Спрашивал у Кикуко – говорит, ничего нет. Может быть, Фусако ошиблась?

– Возможно. Ты у Фусако не спрашивал? – Ясуко задумчиво растягивала слова.

– Все это очень грустно.

– Почему Фусако все время что-то придумывает?

– Действительно, почему?

– Я спрошу ее.

Они вернулись в дом. Кикуко, в белом свитере, уже надев гэта, ждала Синго в прихожей.

Слегка подрумяненная, она выглядела цветущей.

4

В окне неожиданно появились красные цветы – это был ликорис. Он цвел на железнодорожной насыпи, так близко от рельсов, что, когда поезд проносился мимо цветов, они, казалось, качались. Синго видел цветущий ликорис и среди вишен в Тоцука. Цветы только распустились и были еще ярко-красными.

В то утро красные цветы заставили Синго вспомнить о тишине осенних полей.

Мелькали кустики мисканта.

Синго снял правый ботинок и, положив ногу на левое колено, стал растирать ступню.

– Что ты делаешь? – спросил Сюити.

– Онемели. В последнее время каждый раз, как поднимусь по лестнице на платформу, немеют ноги. Что-то я в этом году сдал. Чувствую, как уходят силы.

– Кикуко тоже все беспокоится: устает, говорит, отец.

– Да? Это, наверно, потому, что я сказал ей, что хотел бы пролежать в земле пятьдесят тысяч лет.

Сюити с недоумением посмотрел на Синго.

– Разговор шел о семенах лотоса. Семена древнего лотоса проросли, и распустились цветы – об этом в газете писали.

– Что ты говоришь? Сюити закурил сигарету.

– Ты спрашивал у Кикуко, не собирается ли она родить, и. вконец ее расстроил.

– Почему?

– Потому что пока она не может.

– Ну, а как ребенок у этой Кинуко? Сюити стало не по себе, но он сдержался.

– Мне говорили, ты ходил туда. И оставил, я слышал, чек. Не следовало этого делать.

– Как ты узнал об этом?

– Я узнал стороной. С Кинуко мы больше не встречаемся.

– Ребенок у нее от тебя?

– Кинуко уверяет, что нет…

_Что бы она ни говорила, речь идет о твоей совести. Ты согласен? – Голос Синго дрожал.

– Честно говоря – не знаю.

– Как это так?

– Сколько бы я ни терзался, с этой одержимой женщиной мне не сладить.

– Все равно она терзается гораздо больше тебя. И Кикуко тоже.

– Но теперь, когда мы расстались, я думаю, она снова заживет, как раньше, по своему разумению.

– Разве это порядочно? Неужели тебе в самом деле не хочется знать, твой это ребенок или нет? Или, может быть, совесть все-таки подсказывает тебе, от кого у нее ребенок?

Сюити не ответил. Лишь хлопал своими чересчур красивыми для мужчины глазами.

На столе Синго в фирме лежала открытка с траурной каемкой. Приятель, болевший раком печени, он был, правда, совсем плох, но умер как-то уж слишком быстро, подумал Синго.

Может, все-таки кто-то дал ему яду? Возможно, он просил об этом не одного Синго. Или, может быть, покончил с собой еще каким-нибудь способом?

Было еще одно письмо – от Танидзаки. Хидэко извещала его, что перешла работать в другой салон. Вскоре после нее Кинуко тоже ушла оттуда и переехала в Нумадзу, писала Хидэко. В Токио это трудно, а в Нумадзу она сможет открыть небольшую собственную мастерскую, сказала она Хидэко.

Хидэко, правда, об этом не написала, но, может быть, Кинуко решила уехать в Нумадзу, чтобы тайно родить ребенка, подумал Синго.

Неужели, как и говорил Сюити, Кинуко решила снова жить самостоятельно, по собственному разумению, порвать всякие связи и с Сюити и с Синго?

Какое-то время Синго сидел неподвижно, глядя на сверкавшие в окне, умытые солнечные лучи.

Икэда, которая жила с Кинуко, осталась одна, – каково ей сейчас?

Синго решил непременно встретиться с Икэда или Хидэко и расспросить о Кинуко.

Во второй половине дня он пошел выразить соболезнование семье покойного приятеля. Там Синго впервые узнал, что его жена умерла еще семь лет назад. Он жил, видимо, в семье старшего сына, у которого было пятеро детей. Ни сын, ни внуки не были похожи на покойного приятеля.

Синго было интересно узнать, действительно ли он покончил с собой, но спрашивать об этом, естественно, не следовало.

Среди цветов, лежавших у гроба, было много хризантем.

Когда Синго, вернувшись в фирму, просматривал с Нацуко документы, неожиданно позвонила по телефону Кикуко. Не случилось ли чего, забеспокоился Синго.

– Кикуко? Где ты? В Токио?

– Да. Ездила к своим. – Чувствовалось, что она улыбается. – Мама сказала, что хочет поговорить со мной, вот я и поехала, а никакого дела у нее нет. «Просто стало скучно, говорит, решила посмотреть на тебя».

– Понятно.

У Синго отлегло от сердца. Может быть, и потому, что по телефону у Кикуко был совсем девичий голос, но не только поэтому.

– Отец, вы уже едете домой?

I– Да. Может, поедем все вместе?

– Хорошо. Мне так хотелось ехать с вами – и я позвонила.

– Прекрасно. Если у тебя есть еще дела, не торопись. Я предупрежу Сюити.

– Дел никаких нет, я уже собралась домой.