Читать книгу "Там, где мы служили - Олег Верещагин"

— Да нет, со мной все в порядке.

— Я слышала, у вас потери, — тихо сказала Стелла, касаясь кожи юноши меж лопаток и поглаживая ее пальцем. Прикосновение вызвало было сладкую дрожь во всем теле, но мысли Джека тут же вновь приняли самое мрачное направление. С того страшного дня нападения совершались еще трижды, и каждый раз враг уходил из-под ударов, оставляя после себя трупы, раненых и сожженную технику. — Свет, Джеки, я так боюсь, что тебя убьют!.. — Отчаянный голос девушки прервался вдруг коротким вздохом, и Джек почувствовал, что Стелла целует его плечи и шею.

— Меня не убьют, — уверенно сказал Джек то, что должен был сказать. — Слушай, это правда, что вы занимаете позиции неподалеку от нас?

— Да, наши ополченцы передислоцируются. — Стелла села рядом, обхватив руками колени. Джек перевернулся на бок и приподнялся на локте. — Ты не рад?

— Конечно, нет, — сердито ответил юноша. — Это фронт, это…

— Мы договаривались, Джеки… — начала Стелла, но Джек оборвал ее почти грубо:

— Ты боишься за меня и хочешь, чтобы я не боялся за тебя?! Особенно теперь… Ты мое счастье, Стелла, ты моя душа, — Джек говорил быстро, горячо, не сводя глаз с внимательно глядящей на него Стеллы, — я не знаю, за что и почему ты дана мне, но потерять тебя или погибнуть — это все равно, это одинаково, Стелла! — Он уже готов был сказать: «Если ты меня любишь, то…» — но понял, что этого говорить нельзя, понял по тревожным глазам девушки. Стелла вздохнула. Прищурилась, вскинула голову. Потом вновь посмотрела на Джека, но уже спокойными глазами, в которых мелькали искорки.

— Здесь, — тихо сказала она, — все вокруг мое. Земля, — она провела рукой по траве, — вот эта стенка и рожь. И вон тот куст. Здесь нет дураков, трусов и подонков. Это ли не часть нового мира, ради которого погиб старый и погибли столько людей? Я не могу просто жить в этом мире. Я должна сражаться за него, прости. Иначе я буду не хозяйкой, а приживалкой. А это не для меня — не для Стеллы Фильги из Фильги-Коттеджа, англичанки и женщины-воина.

— Завтра мы уходим, — сказал Джек. — Они… тот, кто нападал на наших в холмах… он караулит патрули. Мы постараемся, чтобы он вышел на нас, и…

— Не говори, — шевельнулись губы Стеллы. — Лучше иди сюда. Иди ко мне…

Запахи… Сухой земли. Горьких трав от волос Стеллы. Ее нагретой вышедшим солнцем кожи. Влажной травы у стены. Странные, невидящие и ликующие глаза Стеллы. Ее тихий смех, закинутые за голову руки, суматошная жилка под тонкой, чистой кожей на шее.

Опыт у Джека был не особенно большой, но он уже отлично понимал, что и как надо делать, чтобы было хорошо не только ему, но и девушке. И старался. Старался, чувствуя, что Стелле в самом деле хорошо.

И потом они еще долго не выпускали друг друга из объятий, утомленные, но счастливые, словно после тяжелой, приятной работы. Джек чувствовал, что засыпает под стук ее сердца, становящийся все более и более спокойным и размеренным.

— Джеки… — услышал он на грани сна тихий шепот и ответил сонно:

— А?

— Ты спишь?

— Почти… — Его уносило все быстрее и быстрее в искрящуюся, похожую на содовую воду глубину сна, и сопротивляться несущему потоку не было никакого желания. Поэтому в ответ на слова Стеллы: «Я тебя люблю» — он смог лишь чуть-чуть шевельнуть головой…

Стелла тоже чувствовала, что засыпает. Собственно, ей надо было работать, и она совсем уж было собралась осторожно встать, укрыть сопящего Джека курткой и идти… но задержалась. Белокурая голова юноши лежала у нее на плече, губы Джека — припухшие как-то обиженно — были приоткрыты. Стелла скользнула взглядом по отброшенной в сторону, на траву, руке парня — длинные сильные пальцы, узкая ладонь, тонкое мальчишеское запястье… а выше — выпуклые жгуты мускулов на руках и мощные бугры плеч, переходящие в крепкую спину…

«Обратила бы я внимание на него раньше? — Стелла нежно коснулась волос Джека. Тот смешно поморщился и тихо вздохнул. — Он обычный… или нет?.. Завтра он пойдет сражаться. И… что? Нет, дважды терять нельзя…»

А Джеку снился хороший сон. Стелла танцевала босиком на ромашковом лугу — как на картинках, в жизни Джек никогда еще не видел ромашковых лугов, только отдельные робкие цветки, — и за нею летело легкое белое платье — такого Джек никогда на ней не видел тоже.

Он улыбался во сне, слушая, как Стелла поет, кружась.

А Стелла и наяву напевала, глядя на спящего юношу:

А потом

Она ему клялась,

Что вчера

Это был последний раз.

Он прощал…

Но ночью за окном темно —

И она

Улетала все равно.

Он скучал.

Пил на кухне горький чай —

В час, когда

Она летала по ночам…

* * *

«Наймиты империализма» никогда не репетировали. Они также не давали концертов. Они просто пели, когда и где им хотелось, благо слушатели находились всегда и везде. Вот и сейчас Фишер задерживал выход, чтобы дать Андрею, стоявшему с гитарой поперек груди на «сцене» — на плацу роты, допеть:

Один мой друг — он стоил двух,

Он ждать не привык,

Был каждый день его последним из дней!

Он пробовал на прочность этот мир

каждый миг —

Мир оказался прочней…

Ну что же, спи спокойно,

позабытый кумир, —

Ты брал свои вершины не раз!

Не стоит прогибаться

под изменчивый мир —

Пусть лучше он прогнется под нас![87]

— Едем, Эндрю! — позвал лейтенант. — Пора!

— Пара минут! — откликнулся русский и перемигнулся со вторым гитаристом. — Вот эту — на дорожку…

Он положил руки на гитару и, глядя прямо в глаза сидящим на земле и стоявшим слушателям, тихо заговорил:

В мире

Крови

И так до черта,

Миру

Не надо

Слез.

Наша вера верней расчета —

Нас вывозит авось.

Нас вывозит Авось.

Нас мало.

Нас адски мало,

А самое страшное — что мы врозь…

Но из всех притонов, из всех кошмаров

Мы возвращаемся на авось…

Остальные подхватили — уже под музыку, и песню странным образом оттенил внезапно развернувшийся в порыве ветра флаг над плацем:

Вместо флейты поднимем флягу,

Чтобы смелее жилось!

Чтобы

Смелее жилось!

Под бессмертным, безумным флагом

И девизом: «Авось!»

И девизом:

«Авось!»

С гулким громом о наши плечи