Читать книгу "Иван Калита - Максим Ююкин"

— Верно! — раздались кругом голоса. — Спой, Агафьюшко! Потешь душеньку! Слезно просим!

Из-за стола вышла девушка лет шестнадцати-семнадцати, тоненькая и гибкая. Зардевшись от смущения, она отвела взгляд от устремленных на нее со всех сторон разгоряченных угощеньем лиц и запела удивительно чистым и звонким голосом:

Ходил козел по меже,

Ходил козел по меже,

Дивовался бороде:

А чея й-то борода,

А чея й-то борода,

Черным шелком повита?

Черным шелком повита?

Сытой-медом полита?

Иванова борода,

Иванова борода,

Черным шелком увита,

Черным шелком увита,

Сытой-медом полита.

Марьюшко, не лежи,

Марьюшко, не лежи,

Ему бороду оближи!

Все разговоры за столом смолкли. Даже самые беспокойные во хмелю притихли и не отрывая глаз с нескрываемым восхищением смотрели на певунью.

«Господи, до чего же на Иринку похожа! — с внезапно нахлынувшей тоской подумал Илейка, жадно вглядываясь в тонкие черты девичьего лица. — Какая-то она теперь стала? Сколько годов не виделись, страшно помыслить! Верно, меня и в живых давно не числит». Под натиском воспоминаний праздничное настроение Илейки окончательно улетучилось, как дым купальского костра в черном ночном небе. Аграфена, с улыбкой покачивавшаяся в лад песне, заметила хмурое лицо мужа и шутливо толкнула его локтем:

— А ты чего насупился, как неродной? Подпевай! Узнав о причине мужниной тоски, Аграфена воскликнула:

— Так съезди навести ее!

— Вот так присоветовала! — горько усмехнулся Илейка. — Али запамятовала, кто мы? Кто ж меня отпустит, да еще так далече? Да и ты с ребятами как одна будешь?

— А ты потолкуй со старостой, — не смутившись этими доводами, предложила Аграфена. — Как расходиться все станут, тут и потолкуй. Он мужик вроде душевный; нечто не войдет в твое положенье? Посули ему что-нибудь. А за нас тревожиться нечего: что ж мы, две-три седмицы без тебя не обойдемся? Иные бабы и дольше без мужиков живут, и ничего. Я тебе так скажу: коли хочешь свидеться с сестрой, ничто тебя не должно удержать! А ежели удержит, значит, не любишь ты ее, и толковать тогда не о чем.

Илейка сделал так, как советовала жена. Когда гости стали откланиваться, он замешкался, ожидая, пока горница опустеет, и, улучив минутку, подошел к старосте.

— Ну поезжай, коли такое дело, — добродушно молвил тот, выслушав Илейкину просьбу. — Оно бы, конечно, не полагалось тебе разъезжать, яко вольному, однако же по человечеству уважить надобно. Сестра, как-никак. Отправляйся с богом. Токмо гляди, Илейко, — строго предостерег на прощание староста, — долго там не загостись да к прежнему хозяину в лапы не попади. И меня тогда подведешь, и семью свою на горькую долю обречешь. Так что поберегись!

Илейка не сразу отправился в путь: надо было сделать еще кое-какие дела, чтобы в зимнюю пору его семья ни в чем не нуждалась. Почти два месяца он целыми днями пропадал в лесу — искал борти, запасал дрова. Лишь когда первый снег покрыл землю, Илейка простился с женой и детьми и, томясь радостным предвкушением скорой встречи, взял путь на юг, в сторону Москвы.

2

Огромный масляно-желтый лик месяца низко навис над лесом, то исчезая за проплывавшими по темному небу призрачными волнистыми облаками, то снова причащая мир таинству ночи из своего опрокинутого круглого потира, до краев налитого скупым холодным светом.

Пока стреноженный Весок, низко наклонив шею, хрустел торчавшими из-под снега острыми и ломкими верхушками кустарника, Илейка наскоро наломал охапку голых веток и, добыв кремнем огонь, развел жиденький костерок. Съежившись на разостланной прямо в снегу плотной рогоже, Илейка поднял воротник тулупа, засунул кисти рук в рукава, как в муфту, и, прислонясь спиной к широкому стволу дуба, вытянул ноги поближе к огню. Рваный жилистый язык пламени извивался, ходил ходуном, словно дразня, разбрызгивал во все стороны сверкающую слюну искр. Глядя на него, Илейка почувствовал, как его веки, будто мехи хмельным вином, наливаются неодолимой дремой.

Лес, где довелось заночевать Илейке, находился поприщах в тридцати к востоку от Москвы; до Гошева отсюда было не больше одного дневного перехода. И чем ближе становилась цели его пути, тем сильнее жгло Илейку нетерпеливое ожидание. Пожалуй, он может и не узнать Ирину: ведь когда они виделись в последний раз, она была совсем еще девчонкой. Какой она стала? Как жила все эти годы? За кем она замужем и сколько у нее детей? Эти и многие другие вопросы, один важнее другого, которые он задаст своей дорогой сестрице, святочной метелью кружились в отяжелевшей Илейкиной голове, наполняя душу тихой трепетной радостью.

— Здорово, земляк! — глухой, надсаженный голос, раздавшийся за его спиной, вывел Илейку из состояния мечтательной истомы.

Почти бесшумно ступая по мягкому, рассыпчатому снегу, на облюбованную Илейкой поляну вышел человек. Сперва в темноте обозначились лишь очертания крепкой, широкоплечей фигуры, и Илейка невольно подумал о лежащем в кармане ноже. Но незнакомец не проявлял враждебных намерений. Приблизившись к огню так, что Илейка смог разглядеть большую русую бороду и разорванный на плече ветхий овчинный тулуп, он с явным удовольствием протянул над костром ладони, после чего обернулся к не сводившему с него напряженного взгляда Илейке.

— Далече ли путь держишь, человече? — спросил незнакомец, и Илейку неприятно удивило, как независимо и, пожалуй, даже несколько развязно держит себя этот оборванец. Отбросив ложное стеснение, он выпростал руку из ее уютного прибежища и не таясь опустил ее в карман с ножом.

— Да так, еду по своей надобности, — уклончиво ответил Илейка, стараясь казаться как можно более спокойным.

— А сотоварищ тебе не требуется? В такой глухомани недолго и заблудиться, а я здешние места добро знаю.

Илейка замялся с ответом. Непрошеный спутник не внушал ему доверия, но он не решался обидеть его отказом: в случае чего совладать в одиночку с крепким незнакомцем будет нелегко, на подмогу же в лесной чаще рассчитывать не приходилось. Да и жестоко оставлять человека в морозную ночь без тепла и пищи. А потому, поразмыслив, Илейка пригласил путника к огню и, порывшись в своей котомке, протянул ему кусок хлеба и луковицу. Судя по жадности, с которой тот набросился на нехитрую еду, после его последней трапезы прошло уже немало времени; о том же свидетельствовали и его впалые, изможденные щеки, на которые сразу обратил внимание Илейка, украдкой рассматривая поглощенного едой незнакомца. Он немало подивился столь очевидному несоответствию между крайне бедственным положением, в котором находился его незваный гость, и его граничащей с дерзостью самоуверенностью.

— Спать будем по очереди. Ты первый, — предложил незнакомец. Поплотнее закутавшись в рогожу, Илейка улегся на бок и закрыл глаза, но сон безнадежно покинул его. Илейка был не робкого десятка, но ему совсем не хотелось навеки остаться в этому лесу, причинив тем самым несчастье любящим и ждущим его людям, которые, случись с ним что худое, не смогут даже похоронить его по-христиански. Он с тревогой прислушивался к каждому шороху, доносившемуся из-за его спины, и то и дело украдкой поглядывал через плечо. Однако ничего подозрительного не происходило. Незнакомец сидел у костра, обхватив руками колени и слегка сгорбатив широкую плоскую спину. Время от времени он шевелил толстым кривым суком горящие ветки, и поникшее было пламя сразу взмывало вверх, точно норовя лизнуть нависавшие над ним ветви деревьев.