Читать книгу "Сирена - Михаил Волконский"

Но подвал оказался пустым; она не могла иметь понятия о том, куда девался Станислав, и в досаде уехала, забыв у себя ключ в кармане и не вернув его арапу.

Теперь ей нужно было узнать, где Станислав, но она была уверена, что ни Варгин, ни его приятель не знают об этом, и поставила себе целью так или иначе добиться от Грубера нужных ей сведений, которые, как она думала, имелись только у него. Поэтому за завтраком у Веры она держалась вполне естественно, не подозревая, что ночная история в иезуитском доме имела хоть какое-нибудь касательство к Елчанинову.

Быть же веселой она имела некоторые причины.

– Я приглашаю вас сегодня, господа, на праздник к себе! – заявила она всем присутствующим. – Сегодня вечером я устраиваю праздник на своей новой вилле, на Крестовском острове. Милости прошу на новоселье.

– Вот как! – сказала Вера. – Вы стали собственницей недвижимости в Петербурге?

– Да, – ответила леди, – я приобрела виллу и сегодня соберу там довольно большое общество. Надеюсь, что вы приедете ко мне, и это будет ваш первый выезд в Петербурге! Вы познакомитесь у меня со многими лицами, которые, узнав, что я в хороших отношениях с наследницей князя Верхотурова, просили меня устроить их знакомство с вами. Вы тоже приедете, – пригласила она Елчанинова и, обращаясь к Варгину, добавила: – А вас я возьму к себе на яхту, и оттуда мы вместе отправимся на Крестовский. Вы мне, наверное, не откажете и поможете дать последний штрих убранству моей виллы для приема гостей!

Вера стала было отказываться, ссылаясь на то, что она в трауре, но леди стала уверять ее, что у нее ни бала, ни спектакля не будет, а просто соберется несколько добрых знакомых и траур Веры не может служить препятствием, чтобы не быть среди них.

ГЛАВА XXX

Повидавшись с леди Гариссон, Елчанинов невольно забеспокоился о Кирше: так ли вышло в самом деле, как тот ожидал, и не обвинили ли его в нерадивом смотрении за подвалом.

Елчанинова неудержимо потянуло к дому на Пеньках. Сегодня он был так счастлив сам, что ему хотелось, чтобы все были так же счастливы и чтобы всем было хорошо, а в особенности Киршу, который стал для него теперь в сто раз еще ближе и дороже, чем прежде. И, чем больше он думал о нем, тем больше тревожился.

Между тем идти так, как он был, казалось опасно. Он решился отправиться к Зонненфельдту и попросить у него совета.

Старик одобрил его мысль проведать приятеля, после чего из дома отставного коллежского асессора вместо Елчанинова вышел бородатый мужик-мастеровой, так хорошо загримированный, что в нем никак нельзя было узнать гвардейского офицера. У Зонненфельдта оказался целый шкаф со всевозможного рода костюмами, пригодными на разный рост. Переодетый Елчанинов сам себя не узнал в зеркале и убедился, что смело может показаться кому угодно: никто не догадается, что это он.

Подойдя к дому на Пеньках, он увидел, что на скамеечке у двери сидели двое людей, оба темнокожие. Один был Кирш, другой, по-видимому, настоящий арап. Они сидели и мирно беседовали.

Когда Елчанинов приблизился к ним, он ясно услышал, как Кирш сказал что-то своему собеседнику на гортанном языке, незнакомом Елчанинову, вероятно арабском.

«Когда же Кирш научился говорить по-арабски?» – невольно удивился он и сделал знак, открытый ему Зонненфельдтом, чтобы узнавать своих и, в свою очередь, быть узнанным ими:

И Кирш, и другой арап, разговаривавший с ним, оба ответили на знак как свои люди. Затем арап, не обращая больше внимания на преображенного в мастерового Елчанинова, встал, простился с Киршем и ушел.

– Мне бы поговорить! – начал, переминаясь с ноги на ногу, Елчанинов.

Кирш, теперь только узнавший его, когда он подал голос, весело поглядел на него (у него одни глаза только смеялись) и, махнув рукой, чтобы мастеровой шел за ним, ввел его в дом. Они прошли в знакомые уже Елчанинову комнаты.

– Здесь мы можем говорить свободно, – сказал Кирш, – в этот час некому здесь нас подслушивать! Однако ты недурно преобразился!

– А ты все-таки узнал меня? – спросил Елчанинов.

– Только по голосу, по облику даже мне бы не узнать тебя! Скажи, пожалуйста, ты сюда ко мне по приказанию Альбуса?

«Альбус» было то прозвище, которым пользовался среди посвященных перфектибилистов старик Зонненфельдт.

– Я пришел по собственному желанию, – объяснил Елчанинов, – хотя с согласия Альбуса. Я провел у него сегодня почти все утро.

– Да уж я вижу, что ты от него! Самому бы тебе не одеться так! Ты зачем?

– Да узнать, как обошлась сегодняшняя ночная история для тебя. Я виделся с леди Гариссон, она как будто очень весела и чем-то очень довольна. Отсюда я заключил, что для нее все обошлось благополучно, и испугался за тебя, то есть не остался ли ты в ответе.

Кирш махнул рукой.

– Обо мне, брат, не бойся! Так ты говоришь, она кажется очень довольной?

– Да! Приглашала сегодня на праздник, на новоселье, которое она устраивает у себя на только что купленной вилле на Крестовском острове.

– Она слишком плохо рассчитывает; скорее, чем она думает, кончится здесь ее довольство. Я сейчас получил сведения, что она затеяла слишком рискованную для себя игру. Ты видел арапа, с которым я разговаривал?

– Да, и, признаюсь, удивился, каким образом ты владеешь арабским языком?

– Арабским языком я вовсе не владею, а меня этот арап научил нескольким фразам, которыми мы перекидываемся с ним на людях для отвода глаз.

– Он принадлежит к нашим? По крайней мере, как я мог заметить, он понял мой знак и ответил на него.

– Да, он принадлежит к нашим, и вместе с тем иезуиты считают его своим, и благодаря ему, то есть по его рекомендации, меня взяли сюда. Это – придворный арап Мустафа.

– Тот самый, к которому посылал тебя маркиз?

– Тот самый!

– А как же маркиз? Он не узнал тебя переодетым в его слугу, арапа?

– Он видел меня в моем настоящем виде мельком, да и то находясь в полусознательном состоянии, так что не мог запомнить, да и разница слишком велика.

– Ну, а Станислав? – продолжал расспрашивать приятеля Елчанинов.

– Ну, где тому узнать меня! Он слишком прост для этого! Ты от меня вернешься к Альбусу? Так скажи ему, что за меня опасаться нечего, а леди Гариссон, вероятно, сегодня же окончит свое здешнее поприще, и участие ее в затеянной интриге будет прекращено.

– Я не могу понять, в чем собственно состоит эта интрига? Вот уже сколько времени приходится мне ходить около нее, а саму суть не могу распознать.

– Неужели? Репутация леди Гариссон как сирены установилась прочно; да и, надо ей отдать должное, она оригинально красива и умеет пользоваться своей красотой. Ну, так вот, ее и избрали, как орудие влияния. Все предусмотрено. Для этого и богатая яхта снаряжена, и сделаны фальшивые документы для красивой польки, дающие ей имя леди Гариссон.