Читать книгу "Черная заря - Владимир Коротких"

— Еще срок тут можно не дожить, — серьезно сказал Дирижер.

— Вот именно, — Блинов поднял указательный палец, — не дожи-и-ить, а не доторчать. Вот она, жизнь, со всех сторон здесь. Каждый день ее тут по-новому переживаешь и радуешься. У нее здесь окраска другая, все цвета сразу! Как под кайфом! — Он взял кружку. — Давайте, мужики, за жизнь!

Выпили, молча закурили. Откровение Блинова на время озадачило остальных, но алкогольные пары все же поправили ситуацию, и разговоры сами собой перешли на другие, менее проблемные темы.

Утром состоялось общее построение батальона. Комбат определил задачу всему личному составу на ближайшие две недели, состоящую в основном в подготовке к предстоящему рейду. Барсегян поставил задачу каждому взводу.

Андрей с половиной взвода пошел в автопарк для помощи водителям в обслуживании бэтээров, а вторую половину, во главе с Шестаком, оставил в палатке чистить оружие.

Усевшись на станину стоявшей неподалеку пушки, он наблюдал за бойцами, отмывающими бэтээры от грязи, и за стрелками, которые чистили пулеметы, сняв их из башен.

Ему вспомнились вчерашние высказывания Блинова. Он мог бы отнести их к пьяному трепу, если бы однажды уже не слышал рассуждений на эту тему. Он хорошо помнил слова подполковника в Азадбаше накануне вылета в Кабул и поэтому серьезно воспринял все сказанное Блиновым.

Андрей неожиданно для себя подумал, что за короткое время, проведенное здесь, к нему пришла удивительная простота восприятия жизни, не обремененной по большому счету теперь ничем, кроме борьбы за ее сохранение.

Он встал со станины и направился к палаткам.

Бойцы чистили автоматы, ставили их в пирамиду и заказывали Горчаку репертуар, который он охотно наигрывал для них на гармошке. Андрей присел на табуретку. Горчак выводил мелодии, зажав в уголке рта потухшую сигарету.

Когда с оружием было закончено, Андрей с Шестаком вышли на улицу.

— Слушай, Шестак, что ж ты мне не сказал, что Рябов замполита по очкам погладил?

Шестак засмеялся и, слегка разведя руки в стороны, ответил:

— Да что говорить, дело прошлое. Он сам щас расскажет. — И, повернувшись к палатке, крикнул: — Рябов, на выход!

Из палатки вышел Рябов, протирая руки ветошью от оружейного масла.

— Слышь, Рома, расскажи, как ты с замполитом панаму не поделил. — Шестак продолжал смеяться.

Рябов, не меняя угрюмого выражения лица, помялся с ноги на ногу и хриплым баритоном ответил:

— Шестак, я тебе уже говорил, купи магнитофон, я разок расскажу, а ты хоть по радио крути. Я че тебе, Хазанов, что ли, как попугай на кольце клювом чесать? Последний раз расскажу, только для вас, товарищ старший лейтенант, а то этот, — он толкнул кулаком Шестака в бок, — расскажи да расскажи, пусть люди послушают. А ты сам им расскажи, даже прибрехни чего-нибудь, я не обижусь. Чего ржешь, лошадка? — он снова слегка ткнул Шестака кулаком в бок. — Ладно, расскажу.

Рябов присел на лавочку у палатки. Андрей с Шестаком сели рядом.

— Давай, Рома, рассказывай, — сказал Андрей. — Я, как командир, обязан знать все про свой взвод. Другим можешь больше не рассказывать. Даже говори, что я запретил, но мне расскажи по дружбе.

Рябов, глядя вдаль, пробурчал:

— Да и рассказывать особо нечего.

Шестак тоже в свою очередь толкнул его локтем:

— Не выделывайся! Как это нечего? Треснуть целому замполиту батальона по очкам и даже наряда не получить! Только поэтому, считай, служба твоя удалась! Давай говори!

Рябов бросил ветошь в ведро, стоявшее у палатки, и начал рассказ:

— Хожу я ночью у вашего барака, командирский сон от духов охраняю. Ходил, ходил. Думаю, че я мотаюсь туда-сюда, как попрыгунчик, ноги топчу, дайка на лавку сяду. Сел, сижу. Спиной об стену облокотился. Сижу, а зенки сами по себе и захлопнулись. Сон приятный пошел. Как будто я сижу летом в саду, а передо мной каска лежит. А в каске до самых краев окрошка налита. Я уже и ложку из сапога достал, щас, думаю, нажруся, как боров. Но тут меня будто в сердце толкнули. Открываю глаза, смотрю, человек шагах в десяти от меня. Присмотрелся — замполит идет. Я уже встать хотел, но не успел. Смотрю, а он крадется ко мне на своих ходульках полусогнутых, очочки по ходу на носу поправляет. — Рябов ткнул палец в переносицу. — Не видит через оправу, что я не сплю. Я решил не вставать, потому что если, думаю, встану, то он сразу меня врагом народа объявит за то, что я расселся. А сам крадется, как крыса дрессированная. Я смотрю и думаю — ну, крадись, крадись, я как-никак часовой на посту, на меня красться по уставу не положено. Щас, думаю, подкрадется, а я на него со всей силы — гав! Чтоб он усрался от удивления, что я не сплю, а зорко смотрю за обстановкой. Но я смотрю, он не просто так крадется. Я-то свою панаму, когда садился, с головы снял и на лавку в метре от себя бросил. Тут хоть обгавкайся, если он панаму возьмет, то уже не докажешь, что я не спал. Пришлось наперегонки — он к панаме, а я его кулаком по роговому отсеку — хрясь! Очки в сторону, он давай орать, мол, спишь! Я замполит! А я панамку быстро надел и говорю, не сплю, мол, и откуда я в потемках знаю, что ко мне замполит крадется, а не сволочь какая недоношенная! Я всегда, говорю, духов в такой замаскированной позе караулю и заодно воров на панамку ловлю. Утром меня Барсегян построил. Я ему все рассказал, правда, про окрошку говорить не стал.

— После этого случая там грибки вкопали, чтоб место часового обозначить, — сказал Шестак.

— Могли бы и лавочки рядом вкопать, — посетовал Рябов.

— И песочницу с каруселью, да, Рома? — смеясь, спросил Андрей.

— Не-е-е, — сказал Рябов, отрицательно покачав головой. — От карусели я блюю. У меня этот аппарат слабый, — он постучал пальцем по голове. — Меня из-за этого в десантники не взяли.

— Не повезло, значит, десантникам, что им тебя не досталось! — смеялся Шестак. — Не горюй, Рома, в пехоте тоже весело!

Постепенно жизнь приняла неспешный размеренный ритм, сделавший дни похожими друг на друга. Распорядок не был напряженным и состоял в подготовке материально-технической части подразделений, которая, в силу обстоятельств, была и без того готова. Личный состав большей частью отдыхал и как мог развлекался, играя в футбол и на гармошке. Как правило, это происходило одновременно. Бойцы гоняли мяч, а Горчак наяривал, растягивая мехи гармони.

В один из дней Андрей решил уделить время физподготовке и построил утром взвод у турника. Бойцы с голым торсом стояли босиком на еще прохладном утреннем песке.

Андрей объявил:

— Кто больше всех подтянется, тому приз! — он показал блокнот в тугом переплете и металлическую шариковую авторучку, купленные им в Ташкенте, по пути в комендатуру.

Первым к турнику подошел Шестак.

Горчак, стоявший рядом с турником, подсадил маленького ростом Шестака к перекладине и объявил: