Читать книгу "Тибетское Евангелие - Елена Крюкова"

Исса глядел на все это.

Жрецы зажгли факелы. На улице жара, а в доме еще и огонь пылает!

Взялись жрецы за руки, хороводом пошли вокруг доски со священным кушаньем. Исса слушал, что поют.

«Харе, Кришна, харе, Кришна! Кришна, Кришна, харе, харе! Харе, Рама, харе, Рама… Рама, Рама! Харе! Харе!»

«Хайре, — прошептал Исса неслышно, — радуйся, господь Кришна! Радость тебе, хвалу поют!»

Музыка зазвучала. Из мерцанья и жаркого марева доносились нежнейшие звуки флейты.

Опять флейта! Тонкая дудка, голос тоски и любви.

Осторожно, чуть слышно невидимый музыкант щипал струны ситара. Круглый деревянный шар, воловьи жилы натянуты, и воздух звучит, дышит любовью и плачет о любви.

«Все есть любовь, — я слышал, шептал мой мальчик, — все есть любовь и радость! Тогда отчего же люди убивают друг друга? Отчего ненавидят? И так будет всегда? Любовь пойдет рядом с кровью и враждой?»

Я раскрыл незримые крылья над головой моего господина. Шептал ему, задыхаясь: «Ты же видел битву. Ты видел — твои купцы предать тебя хотели. А Кришна, в беседе с другом своим, однажды показал ему жестокую мощь мира: открыл рот, и вместо зубов и языка друг его, Арджуна, увидал во рту его черный небосвод, и костры планет, и катящиеся по ободу Вселенной, убивающие беспощадным огнем звезды, и крики гибнущих в пламени услыхал, и лязг железных челюстей страшной, неистовой Дурги-Кали, истребляющей все живое в свой срок. И поднялись волосы дыбом на теле Арджуны! И вскричал он в испуге: „О, не убивай меня, прошу, Кришна! Ты — бог! Я — жалок и слаб! Пощади!“ И закрыл рот Кришна. И все стало, как раньше. Сидели рядом два друга, и улыбались, и ели вареный рис со сладкими фруктами. Мир жесток, в нем всегда идет война! А ты, милый, любимый мальчик мой, ты пришел на землю, чтобы сказать всем с улыбкой: мир — не война, милые! Мир — радость!»

Поднял голову Исса. Услышал меня.

«Да, говорю: мир — радость. Люди убьют меня за это».

Жрецы, закончив танцы вокруг священного риса, уселись в круг. Женщины внесли вино и воду в узкогорлых кувшинах. Началась трапеза и возлияния. Жрецы оглянулись на Иссу, сидевшего в углу, и миролюбиво сказали: «Откушай с нами святой еды, о путник!»

Исса встал и подсел к трапезе. Брал рис руками, отправлял в рот. Облизывал пальцы. Смеялся. Женщина в черном сари, по подолу вышитом крупными шелковыми звездами, наливала ему в глиняную пиалу вина, высоко поднимая кувшин, и винная кровь лилась перевитой струей.

Исса благодарил женщину улыбкой. Почему ты в траурной одежде, спросил. И женщина улыбнулась, сложила руки на груди и ответила: «Это не траур, господин; я — Ночь, так имя мое».

Ночь хлопнула в ладоши, и из полутьмы вышел в свет факелов музыкант, и флейта дрожала у него в руках.

«Сыграй нам песню, что любил господь Кришна!» — велела Ночь.

Музыкант поднес флейту к губам. Выдохнул в дырочку воздух, а Иссе показалось — вдохнул.

«Выдох и вдох, где разница между вами? Вдох — жизнь, выдох — смерть. Ха — бытие; тха — тьма. Но ведь когда бог ваш Брахма выдыхает воздух Вселенной из необъятной груди своей, мир оживает, живет! А когда Брахма делает вдох — все умирает, во мрак погрузившись. Так где же различье? Смерть — жизнь, жизнь — смерть. Не два! Не два! Одно!»

Мелодия флейты парила, тонким лучом пронзала грудь, проходила сквозь сердце. Живой кровью текла, стекала. Вытекала из сосуда сладким, обжигающим вином. Втекала в чашу минуты, как втекает семя в йони, в женское лоно. Грудь — чаша. Ладони сложенные — чаша. Живот рождающий — чаша; и человек в нем спит до поры, пока плод, почуяв смерть, не устремится наружу, в тесное темное, костяное кровавое горло, в узкую щель между мирами.

Рождаясь, мы умираем!

Умирая — рождаемся.

Флейта пела о жизни и смерти, и улыбался Исса, и две дороги слез пролегали по лицу его. Остывал у ног его промасленный рис. Горели оранжевыми огнями на белизне отборного зерна сахарные плоды. Трещали факелы. Исса встал меж огней.

«Мудрецы, — тихо сказал, и все услыхали. — Сегодня буду говорить народу на берегу моря. Хочу говорить, даже если не услышат меня».

И встал старый длиннобородый жрец господа Кришны, в малиновом тюрбане, и одежда огнем упала с колен его до каменного пола, и сказал:

«Иди и говори, да услышат тебя».

В высоком чистом небе загорались лампады первых звезд. Прибой ласкал песок. Безветрие и покой, и волн бормотанье, и шелест пальмовых листьев. Рыбаки уплывали в лодках далеко в море и там закидывали сети, и тащили оловянную, живую тяжесть изобильной рыбы. Дети играли, возились в песке. Женщины в маленьком заливе стирали белье, низко склоняясь над корзинами, выставив обтянутые цветным шелком ягодицы. Девочки прыгали возле их ног, озорно звенели колокольчиками на коричневых запястьях. Вечер шел мягкой стопой по притихшему миру.

Так было; так будет всегда.

Будет, пока мир.

А потом Брахма вдохнет, и мира не будет.

Что же станет тогда? Чем мы станем тогда?

Мы есть, и нас нет. Мы сегодня, а завтра где?

Исса в развевающемся хитоне подошел к самой воде. Я знал — мальчику моему не надо кричать. Его услышат отовсюду, все и всегда.

— Люди! — так сказал, и головы всех обернулись к нему, и взоры всех на него обратились. — Имеющий уши да слышит!

К нему потянулись. Подходили, садились рядом с ним, стоящим, на сырой песок.

— Так много путей прошел, чтобы вернуться к источнику. Он чист — пейте из него! Так долго блуждал в пустыне, и вот вернулся к морю. Зачем идти во тьму, когда ты от света рожден? Рожденный в свете в свет вернуться должен! Вы все родились в свете, зачем тогда идете во тьму и боитесь ее?

Маленькая смугленькая девочка, позванивая браслетами, подбежала к нему и стала танцевать и прыгать вокруг него, как если бы Господь мой был горящий костер.

Продолжал Исса:

— Хижина да станет вашим первым и последним жильем! Хижина — дворец ваш, ибо дворцы сгорят в пламени войн, а хижина останется невредима. Река спокойно течет, цветы цветут! Вы искали истину? Истина рядом. Тому, кто не привязан, нечего бояться, что перережут веревку! Вода изумрудна, синеет гора, и я вижу то, что растет, и то, что увядает!

Пляшущая девочка крикнула ему:

— Харе, харе!

Исса простер руку над ее головой, и девочка умолкла.

— Босоногий и безо всякой накидки на плечах, я смешался с людьми мира. Мои одежды изношены и пыльны, а я как никогда счастлив! Я больше не трачу сил, чтобы продлить свою жизнь; теперь для меня деревья стали живыми. И камни живыми стали! И вода! Вода, матерь мира…

Люди подходили, садились, слушали стоя.

Люди собирались и собирались, и все больше людей вокруг Иссы становилось, и я видел: радуется он, что люди слушают его.