Читать книгу "Суд над победителем - Олег Курылев"

Скеррит сделал паузу, ожидая реплик Файфа или Боттомли, но те молчали.

— А хотите небольшую зарисовку в виде некоего умозрительного комикса, чтобы легче было представить, во что превратилась наша воздушная война? — спросил он. — Представьте, что вы, мистер Боттомли, с семьей, прогуливаясь по парку, натыкаетесь на вашего злейшего врага, который тоже вышел подышать воздухом со своим семейством. Между вами вспыхивает ссора, и вы оба хватаетесь за оружие. Однако быть раненым или, того хуже, убитым чертовски не хочется, ведь вечером вас ждет партия в бридж в особенно приятной компании. И вот, видя, что ваши домочадцы в безопасности, вы хватаете ребенка вашего врага и приставляете к его голове пистолет. Более того, когда враг не идет на попятную, вы хладнокровно стреляете и проворно берете в заложники следующую жертву, скажем его жену.

— Довольно фантазировать! — заорал маршал. — Какого черта вы тут городите?

— Я на понятном примере просто объясняю вам выработанные вами же принципы ведения войны. Войны не между армиями, а, вследствие благоприятной ситуации, между нашей армией и мирным населением вражеской страны с благим намерением снизить собственные потери. Намерения-то благие, да только где же честь армии? Где благородство солдата и достоинство офицера, низведенных собственным командованием до статуса террористической банды? Вам всем, — Скеррит поочередно повернулся к судьям, присяжным и публике, — вам всем, господа, известно требование сэра Харриса, выдвинутое им немецкому народу. Оно публиковалось в газетах и печаталось на миллионах листовок. В нем маршал обращался не к правительству Германии, не к солдатам, не к командованию вооруженными силами, не лично к Адольфу Гитлеру — он обращался к немецкому населению с требованием сбросить власть нацистов, словно Германия стояла накануне демократических выборов и немцам нужно было только проголосовать против национал-социалистической партии. Нет, вы только вдумайтесь в это требование: вы своими руками побеждаете наших врагов нацистов или мы продолжаем убивать вас!

— Хватит! — взревел маршал. — Вы позорите страну! И не смейте говорить «наша армия» и «наша победа». Вы к ним не имеете никакого отношения.

— У меня к этому свидетелю нет вопросов, — отвернулся Скеррит. — Мистер Файф, если хотите…

У генерального атторнея тоже не было вопросов, и разъяренный вконец маршал Боттомли, досадуя на то, что вообще влез в это дело, резко отнял руки от барьера, словно по нему пустили электрический ток, и направился… нет, не на свое место в первом ряду, а к выходу из зала. Судьи, присяжные и все остальные проводили его долгим взглядом вплоть до того момента, пока за ним не захлопнулась дверь. Возникла длительная пауза. Лорд Баксфилд либо заснул — он всегда задремывал, когда дело доходило до драки (а в Олд Бейли случалось и такое), либо глубоко задумался над тем, как ему завершить эту опасную полемику, не вызвав, однако же, большого неудовольствия прессы. Чем-чем, а мнением прессы он дорожил и очень расстраивался, когда о нем или долго ничего не писали, или писали что-нибудь не очень лестное. В первом случае даже больше. Взглянув на молчаливого шефа, инициативу дальнейшего ведения заседания взял на себя сидевший по правую руку лорд Гармон:

— Мистер Скеррит, вы имеете еще что сказать?

— Да, милорд. Считаю дальнейшую дискуссию о правомочности действий Королевских ВВС 20 марта в районе города Хемница малопродуктивной. Присяжные и судьи услышали достаточно, чтобы сделать надлежащие выводы. Что касается мнения защиты, то оно сводится к следующему — налет британских бомбардировщиков на Хемниц 20 марта 1945 года преследовал целью убийство мирных граждан, разрушение жилого фонда и памятников культуры и не может быть оправдан никакой военной необходимостью. Таким образом, этот налет защита квалифицирует как преступный акт терроризма, недостойный традиций британской армии.

Не обращая внимания на шум зала, Скеррит остановился напротив стола со стенографистами, недвусмысленно давая понять, что ждет дословного занесения его выводов в протокол.

— Полагаю, что сторона обвинения выскажется по этому поводу в заключительной речи, — добавил он. — А сейчас я хочу продолжить защиту моего клиента и вызвать в зал еще одного свидетеля. Не пугайтесь, господа, этот свидетель не будет кричать и бросаться гневными взглядами.

— Кто это? — спросил лорд Гармон.

— Это Шарлотта Шеллен.

Что?! Алекс подумал, что ослышался. Какая Шарлотта? Откуда? Почему Шеллен? Он посмотрел на Скеррита, но тот сделал лишь успокаивающий знак ладонью руки.

— Но в списке заявленных свидетелей ее нет, — возразил лорд Гармон.

— Совершенно верно, милорд, она только вчера приехала из Германии, узнав о процессе.

— Шеллен? Это что же, родственница подсудимого?

— Да, милорд.

— Но какое отношение она может иметь к теме нашего сегодняшнего расследования?

— К только что закрытой нами полемике о том, что допустимо на войне, а что нет? — уж точно никакого, сэр. Она не владеет цифрами и фактами, как недавно покинувший нас маршал авиации Боттомли, и не имеет ни малейшего понятия о Гаагской конвенции. Для нее, пережившей ужасы этой войны, вообще будет очень странным узнать, что мы здесь обсуждаем какие-то правила ее ведения и что, оказывается, такие правила существуют. Однако еще несколько месяцев назад фрау Шеллен привезла в Англию один очень любопытный документ, который мы просто не имеем морального права не исследовать.

— Ну-у, — лорд Гармон еще раз посмотрел на лорда-председателя, парик которого уже несколько съехал набок, затем на Максвелла Файфа, который только недоуменно пожал плечами, — ну что ж, давайте.

— Благодарю вас, милорд, но нам потребуется переводчик. Я приведу их обоих. Буквально три минуты, господа.

Проходя мимо барьера, за которым сидел Алекс, Скеррит тихо сказал:

— Только держите себя в руках.

Затем он быстро направился по центральному проходу к одной из дверей, за которой находился изолированный коридор, ведший в комнату для свидетелей женского пола. Алекс напрягся. Что он задумал? Что все это значит? Та ли это Шарлотта? Но ее же нет? Нет! Вопросы роились в его мозгу, не успевая облекаться в слова. Вместе с ними возникали такие же туманные предположения, главным из которых было — неужели Эйтель ошибся и она жива!

Прошло несколько минут, в течение которых Алекс со страхом и надеждой смотрел на дверь, за которой скрылся Скеррит. Наконец та отворилась, и все увидели стройную молодую женщину в черном закрытом платье и в узких черных очках, которую, осторожно придерживая за локоть, вел адвокат. Он проводил ее к самому барьеру и что-то шепнул на ухо. Она протянула вперед руки, но не положила их на барьер, а, слегка пошатнувшись, ухватилась, сделав маленький шажок вперед, словно обретя при этом дополнительную опору. Рядом с ней встала невысокая женщина в черном форменном жакете.

Шарлотта — если это была она — находилась совсем рядом от Алекса, но даже не повернула в его сторону головы. Красивое белое лицо со слегка заостренными чертами и легким румянцем на щеках, туго собранные на затылке темные волосы, небольшие завитки возле ушей, полные бледные, чуть подрагивающие губы. Алекс смотрел на нее и не узнавал. Вероятно ощутив его пристальный взгляд, она медленно повернула голову в его сторону, но лицо ее при этом осталось прежним — настороженно-взволнованным, невидящим… Да она же слепа!