Читать книгу "Стальной дрозд - Владислав Русанов"

– И в заключение, позвольте мне передать уверения в глубоком почтении и братском расположении моего правителя, его королевского величества, сюзерена Вельсгундии и Южной Гералы, а также выразить надежду о дальнейшем укреплении добрососедских отношений, и да… – Посол замолчал, но Дольбрайн знал, о чем он умолчал. Обычно все такие заявления вельсгундцев заканчивались привычным: «…и да сгинут проклятые итунийцы». Но посол Итунии тоже присутствовал в толпе, и Клессинг сдержался, дабы не бередить лишний раз вражду.

Посол шагнул вперед, протягивая свернутую в трубочку и перевитую цветным шнуром с гирляндой сургучных печатей грамоту.

Дольбрайн и Флана подставили ладони одновременно.

«Младоаксамалианцы», стоящие на помосте, замерли и затаили дыхание.

Т’Клессинг замешкался на миг. И вложил письмо т’Раана в руку Фланы.

Дольбрайн, улыбаясь через силу, сжал до хруста зубы, услышав за спиной горестный вздох Жильона и довольный смешок Гурана.

Глава 12

Антоло стоял на верхушке холма. Ноги так и чесались… Еще когда он учился в университете, то, волнуясь перед экзаменами, бегал из угла в угол, вызывая смешки друзей – могучего увальня Емсиля, верткого кривоногого Бохтана, бесшабашного Летгольма, задумчивого и спокойного Гурана и разгильдяя Вензольо. Где они теперь? По крайней мере о троих табалец знал точно – умерли, отправились в чертог Триединого ожидать остальных друзей.

Тьфу ты! Разве можно такие мысли допускать, когда на тебя пялится добрая дюжина ординарцев с вестовыми, а кроме того, четверо помощников согнулись у складного столика, на котором развернут лист плотной бумаги с набросками местности? Впрочем, пускай благородные господа – кондотьер Наоло дель Граттио, полковник имперской пехоты Гилль дель Косто, граф Энзимо ди Полларе и старый отставной генерал, возомнивший себя спасителем Табалы, Фирламо делла Нутто – мудрят, переставляя разноцветные фишки и втыкая то здесь, то там флажки, означающие различные части табальской армии и войска завоевателей. Да кто бы мог подумать еще год назад, что Барн пойдет войной против соседней Табалы?! Не было в Сасандре провинции, населенной более миролюбивыми и уравновешенными людьми, а вот поди ж ты, дождались!

У самого Антоло не возникало желания горбиться над картой местности.

К чему?

Ведь долина и так лежит перед глазами.

Похожая на глубокую суповую миску в северо-западной части, она постепенно повышалась к югу, сужаясь наподобие коровьей ляжки. Там, где у коровы находится скакательный сустав, долину пересекала цепь холмов. Невысоких, издали похожих на муравейники. Окраинец Бохтан рассказывал, что у него на родине небольшие холмы зовут могилами. Называние это произошло от обычая дальних предков окраинцев хоронить своих вождей, насыпая над ними высокие курганы, которые потом оседали, расплывались и превращались в такие вот могилы.

На этих холмах-могилах Антоло решил встретить барнскую армию. По донесениям разведки, к ним приближалось пять тысяч пехоты и около пяти сотен конного войска. Противопоставить им генерал Стальной Дрозд мог только три с половиной тысячи своих с бору по сосенке надерганных пехотинцев, две трети которых составляли необученные ополченцы, тысячу всадников (не латников, а в основном кондотьерские банды, собранные под командованием ди Гоцци) и четыре десятка кентавров.

Генерал Стальной Дрозд…

Если бы еще этой осенью кто-либо сказал бы Антоло, что он сделает такую головокружительную карьеру на военном поприще, он рассмеялся бы выдумщику в лицо. Он не любил войну. Не любил раньше, не любил и сейчас. И не полюбит никогда. Война несет смерть и разруху, горе и слезы. Но когда тучному человеку кровь бьет в виски, вызывая головокружение и одышку, то зачастую спасает лишь хорошее кровопускание. Поэтому бывший студент смирился со своим нынешним положением в Табале.

После победы у Да-Вильи последовало изгнание мародеров из Карпа-Вильи, а вскоре и вся округа была очищена от подозрительных и опасных людей. Отряд Антоло вырос до полутысячи людей. К ним присоединялись лишившиеся крова крестьяне, которые горели желанием отомстить, и многие дезертиры, стремящиеся таким образом выслужить прощение. Не прошло и пяти дней после окончательной победы над мародерами, как в Да-Вилью прибыл граф Энзимо ди Полларе собственной персоной и предложил Антоло службу. Бывший студент со смехом отказался. У его светлости войска было раз, два и обчелся. Двадцать копий латников и полсотни пехотинцев, годных лишь в обозе лошадям хвосты крутить. Граф убрался восвояси, но не обиделся. Он вообще оказался очень понятливым и необидчивым для выходца из благородного сословия. И когда явился повторно, то не стал предлагать покровительства человеку, которому уже тогда подчинялись десятикратно превосходящие силы. Он предложил дружбу и союз в обмен на право участвовать в обороне Табалы. От этого Антоло отказываться не стал. Напротив, порадовался, что есть еще люди, которым судьба родины небезразлична.

Вслед за графом явился кондотьер Наоло дель Граттио, лощеный красавец лет сорока от роду: изморозь седины на висках, остроконечная бородка и лихо подкрученные усы, черный камзол и два меча на поясе. Его банда насчитывала почти сто человек, а это о чем-то да говорило. Если дель Граттио и желал выставить какие-то требования, то после беседы с ди Гоцци, который после битвы у разлившейся Альдрены стал яростным сторонником Антоло, передумал. Сказал, что почтет за честь иметь в союзниках соратника легендарного Кулака.

После кондотьера прибыл полковник Гилль дель Косто. И не просто прибыл, а привел с собой четыреста вымуштрованных пехотинцев – остатки третьего полка восемнадцатой «Северной» армии Империи. Он без обиняков заявил, что пришел служить делу Сасандры и готов жизнь отдать, если это хоть чуточку приблизит час возрождения Империи.

А после, что называется, пошло-поехало. Небольшие отряды кондотьеров, малочисленные дружины окрестного дворянства, остатки имперских гарнизонов. Пополнение едва успевали принимать и расквартировывать.

Антоло усиленно собирал слухи об армии Барна, стремящейся вторгнуться в пределы Табалы, и размышлял над ними. По всему выходило – народная молва не врет.

Зачем северным соседям завоевывать край овцеводов и холмов, табальцы не знали, но сдаваться добровольно не захотел никто.

Последней каплей оказалось появление старого, немощного телом, но бодрого (и даже чересчур) духом отставного дивизионного генерала Фирламо делла Нутто. За плечами делла Нутто стояли не только успехи предков и фамильная гордость потомственного военного, но и деньги одного из богатейших родов Табалы. На правах старшего в роду он распоряжался семейной казной на свое усмотрение. Его солиды и скудо дали возможность обеспечить армию конским поголовьем и тягловой скотиной, нанять возчиков с телегами в обоз и заполнить повозки запасами продовольствия.

Армия Табалы двинулась навстречу армии Барна.

Впереди несли новое знамя – стяг Стального Дрозда. Антоло упорно продолжал верить, что именно эти птички, увиденные им сразу по возвращению в родную Да-Вилью, несут удачу на буроватых крыльях. На тяжелом полотнище, окрашенном полынью в палевый цвет, городские мастерицы вышили серую невзрачную с виду птицу, сжимающую в лапках шестопер. А кузнец Манфредо, смущенно улыбаясь, принес замотанный в чистую тряпочку шлем, который украшала кованая фигурка дрозда-рябинника.