Читать книгу "В бездне времен. Игра на опережение - Алексей Рюриков"

Резон в словах разведчика, надо отметить, имелся. Опытные наружники Корпуса обычно происходили из бывших унтеров, языков не знали и для закордонной работы подходили слабо. Именно поэтому во Франции разыскной деятельностью в русских интересах уже четверть века занималось упомянутое частное разыскное бюро «Бинт и Самбэн», созданное еще до войны на средства Департамента полиции. Гумилев помнил, что один из «владельцев» бюро, Анри Бинт, скончался несколько лет назад, а Самбэн прекратил работу еще раньше, и поинтересоваться не преминул:

– Кстати, Сергей Антонович, а что сейчас «Бинт и Самбэн»?

– Работают, а как же? – любезно ответил коллега. – Владелец бюро только нынче другой, monsieur Манго. Бывший комиссар Сюрте, очень толковый.

– Я могу обращаться к ним?

Разведчик замялся. Он прекрасно понимал, что без участия бюро искать скрывающихся бомбистов занятие малоперспективное. В «Бинт и Самбэн» служили отставные чины французской полиции, сыскари с опытом, причем связей с бывшими сослуживцами отнюдь не терявшие, что русской разведкой немало ценилось. Коррупция Сюрте давно стала притчей во языцех, а то, что сыщики «Бинта…» одновременно состояли у действующих коллег осведомителями, мало кого смущало. Использовали детективов в основном по русским эмигрантам, шпионаж против Франции шел по другой линии, а оплата услуг жандармами составляла суммы повыше жалованья парижских фликов. Пусть их числятся у полиции агентами, для контактов на пользу России, опять же, прикрытие.

Загвоздка заключалась в ином. Работа детективного агентства на русских секретом для серьезных разведок не являлась, и возможность утечки сведений в ту же самую Intelligence Service представлялась весьма вероятной.

– Этот вопрос вам лучше согласовать с фон Коттеном, – после некоторой паузы сообщил Синицын. – Все же операцию ведет ваш Департамент, мы так, обеспечиваем.

Коттен использование детективов санкционировал, но только для розыска.

– Брать Григулявичуса исключительно самим, – приказал генерал. – А искать пусть ищут. Намекните, что, мол, украл кое-что. Но не более!

* * *

Николай Степанович счел разрешение привлечь к работе «Бинт и Самбэн» первым действительно полезным шагом в выполнении задания. Теперь хотя бы становилось ясно, с чего начать.

«Интересный поворот, – подумал он, выходя из присутственного здания в холодный вечер Петербурга. – Париж – это, конечно, замечательно, но как боевиков искать, да еще в ссоре с французами, не представляю. Агентство использовать чуть не единственный шанс выходит. Лишь бы в Сюрте к информации о покушении серьезно отнеслись, если и этих самому ловить, совсем бессмыслица получится».

Он подошел к недавно купленному «Бьюику», предмету зависти коллег, обремененных семьями и детьми, но не отягощенных доходами от печатной деятельности, залез на водительское сиденье и, заводя мотор, вспомнил разговор с начальником.

«Нефть, – подумалось внезапно. – Всюду нефть, вон, в собственном авто она же. А сколько сейчас автомобилей? Да и не только авто, самолеты, корабли… Сколько ж нефти в мире каждый день надо? Безумные должны быть количества. И безумные деньги, никак иначе. А если прибавить сюда государственные интересы, да подлить убеждений…» – В голове всплыло давнее, из первых послевоенных, выступление тогдашнего директора французского Генерального комитета по топливу: «Нефть была кровью войны, теперь ей предстоит стать кровью мира…» Всю речь он не запомнил, что-то там было еще про нефть и победу, но пророчество Беранже накрепко, как теперь выяснилось, врезалось в память: «…все просят больше нефти, всегда больше нефти». Вдумавшись, пожалуй, впервые в смысл этой фразы, Николай Степанович нашел утверждение верным. Стремление Зимнего дворца к контролю над нефтедобычей и торговлей черным золотом в этом свете представлялось не только коммерческой затеей династии, но и ходом стратегическим.

Признав для себя в очередной раз действия «Бисмарка в юбке» – княгини Ольги рациональными, он выехал с тротуара и погнал машину к дому. В Париж он собирался утренним поездом.

7.12.1932 г. Российская империя. Санкт-Петербург. Зимний дворец

Как бы отнеслась к одобрению своей политики известным поэтом в погонах с голубыми просветами Великая княгиня, сказать сложно. Нет, стихи Гумилева она, безусловно, читывала, особенно в юности. А вот привычки сообразовываться с чужими суждениями за Ольгой Николаевной не водилось, и мнение одного из полковников Корпуса, пусть и трогающего иной раз душу поэзией, едва ли представляло для нее интерес, несмотря даже на то, что нынешние заботы княгини были от размышлений Гумилева не так уж и далеки.

В то время как «Бьюик» Николая Степановича сворачивал с Литейного проспекта на Бассейную, в Зимнем дворце начиналось «вечернее чаепитие». Собиравшееся каждую среду негласное и неофициальное, но от того ничуть не менее значимое совещание. Узкий круг доверенных лиц, откровенный, насколько это возможно было в общении с самодержавным монархом, разговор. Именно на этих вечерних посиделках принимались зачастую наиважнейшие директивы, меняющие политику империи. Официальных обсуждений император не любил.

Речь шла о Германии, и разговор явно затягивался.

– В апреле прошлого года Гинденбурга переизбрали президентом, с программой «снятия условий Версаля», – напомнила после обмена мнениями собравшимся княгиня Ольга. – Брюнинг подал в отставку, Гинденбург сначала с Папеном пытался смутьянить, затем назначил Шлейхера. А этот реваншист отъявленный, он всех там под себя подгреб. Левых, правых, центральных – они все против нас выступают, Версальский мир покоя не дает.

– Немцы не стали бы лезть на рожон без поддержки, – заметил сидевший до того молча министр иностранных дел.

Шебеко стали приглашать на «чай» в Зимний не так давно, и вступал в разговор дипломат редко. Но в этот раз высказать мнение он посчитал нужным, речь шла о шагах, способных изменить чуть не всю европейскую политику. Последний предвоенный посол в Австро-Венгрии прекрасно помнил, с чего началась мировая война, и линии, как правило, придерживался осторожной:

– Объединить их Шлейхеру просто так не удалось бы. Вот когда он заключил торговое соглашение с Великобританией, тогда ему поверили.

– Дело в британцах, – раздраженно отозвался император. – Британии не терпится разделять и властвовать. Нас с Францией в германском вопросе разделить не получится, вот Альбион и пытается немцев настроить.

– Потому они все опасения отбросили, – согласилась дочь. – Шлейхер провел закон о дополнительных полномочиях, запретил все политические партии, кроме его собственной, следом закон об обеспечении единства партии и государства. В действительности это означает восстановление рейха. Пусть пока без кайзера, но от этого не легче. Австрия и Германия договариваются о таможенном союзе. Им это прямо в Версале запрещено! И что? Франция, Россия, Италия и Чехословакия заявляют протест, вопрос передается в Лигу Наций, в Постоянную палату международного правосудия в Гааге – и тишина! Лондон блокирует решение вопроса. Якобы это не пересмотр Версаля, а «частный случай». Как же частный, когда нарушение прямое? А теперь вот, полюбуйтесь. Германия выходит из Лиги Наций, отзывает свою делегацию с конференции по разоружению, канцлер Шлейхер заявляет о том, что Германия не может и не будет выплачивать репарации! Все – это полный разрыв Версальского договора. Нам дальше отступать нельзя: или признаем, что Версаль кончился, Лига Наций кончилась, спокойная граница на западе кончилась, мир в Европе кончился…