Читать книгу "Оксфордские страсти - Брайан У. Олдисс"

– Мистер Хольмберг, – встряла Хетти, – вы, по-видимому, пожелаете купить на эти две книги авторские права для Швеции? А мистер Сампшен, надо полагать, будет распоряжаться правом издания на других языках, в том числе на английском.

– Мы…э-э… мы могли бы это оговорить, разумеется.

– Но мне кажется, что эти права не требуется специально оговаривать. Как по-твоему, Джереми?

– М-м, пожалуй. Мне надо посоветоваться с моим агентом.

Деловой разговор пришлось прервать: настала пора изучить меню. Заказали блюда и хорошее австралийское вино «Шираз», которое очень хотел отведать Йоран. Когда принесли первое блюдо, Джереми уже согласился приехать в Стокгольм и написать хотя бы одну книгу.

– Я, знаете, раньше был архитектором, до того как стал издателем, – сказал швед. – У меня есть домик, где вы и сможете все это время жить. Там вам никто не помешает.

– Приятно это сознавать, – сказал Джереми, не глядя на Хетти.

Йоран с воодушевлением принялся за еду и вино. Доедая утятину, он заказал еще «Шираз».

– Я в Англии часто бываю, знаете ли, – сказал он. – Мне здесь очень нравится. Мы с Ингрид обычно останавливаемся в старинном отеле «Браунз», в Мэйфер. А вы тоже там останавливаетесь? Нет? Ну, ничего. Мы во Вторую войну миров, к сожалению, не слишком дружили е Англией. Сейчас все иначе.

– Стоит ли говорить о тех временах, дорогой? – предостерегла Ингрид. – Это ведь так давно было.

– Я могу рассказать вам одну любопытную историю из тех лет. Касается родственников моей жены.

– Ах, Йоран, пожалуйста не надо опять про этот ужасный случай.

Он по-волчьи ухмыльнулся.

– Мы потому и хотим ее услышать, что она ужасна. Видите ли, – он повернулся к Джереми и Хетти, окидывая взглядом обоих, – моя жена из очень известной семьи Фох – это была ее девичья фамилия, до первого, несчастливого замужества. Но история эта не бросает на нее тени… Вы, может быть, помните, что Герман Геринг был командующим «Люфтваффе». Но задолго до этого, во время Первой мировой, он был воздушным асом, а между войнами отличался безрассудной смелостью. Как раз тогда он и встретил очаровательную шведку по имени Карин Фохсдоттер. И хотя можно сказать, что позже Германн сбился с пути истинного, однако мне кажется, что он никогда не переставал любить Карин.

Йоран сообщил затем, что, может, по этой причине между Швецией и нацистской Германией во время войны и не было особой враждебности. Ингрид скучающе закурила.

– Потуши сигарету, дорогая, – сказал Йоран. – Из-за нее жизнь укорачивается.

Карин, поведал он далее, умерла от какой-то загадочной болезни и была похоронена с известными почестями на обширной территории охотничьего поместья Геринга к северу от Берлина. Там возвели мавзолей. Когда война закончилась и старина Герман умер, это поместье оказалось в советской зоне оккупации – то есть объято ужасом. Так случилось, что деда Ингрид тогда назначили послом Швеции в Западной Германии. Прежде он бывал в грандиозном поместье Геринга.

И вот однажды, сказал Йоран, в холодный январский день 1946 года, в шведское посольство явилась какая-то бедно одетая женщина. Она прождала много часов, чтобы получить личную аудиенцию у посла Свена-Генри, и пожелала говорить с ним наедине. Она рассказала, что в поместье уже появились советские военные. Она опасалась, что в доме устроят штаб-квартиру советского командования. Она была в этом поместье в услужении и помнила, как Свен-Генри приезжал в Карин-холл. Карин-холл теперь в развалинах, Герман собственноручно его взорвал, и она опасалась, что «эти звери», как она называла советских военных, осквернят мавзолей. Поэтому она вытащила останки Карин, а престарелый муж помог ей захоронить их в лесу.

Но все равно она боялась. Вдруг советские случайно раскопают останки? Вдруг она умрет (у нее был туберкулез),»тогда останки будут утрачены навсегда.

– 1 Можно подумать, к тому времени это еще имело значение, – заметила Ингрид, все еще курившая.

– Для прежних поколений твоих родственников, дорогая это имело значение, – сказал Йоран и взмахнул рукой – дескать он-то понимает. – Тогда по всей Европе были тысячи, сотни тысяч людей, все потерявших и совершенно потерянных: перемещенных лиц, которые утратили все, что прежде имели. И множество владений, которые утратили владельцев. Я уже не говорю об осиротевших, которые разыскивали могилы близких. По-моему, в Европе это было наихудшее время за всю ее историю, включая эпоху Черной Смерти. И только этот ужас научил нас стремиться к объединению Европы.

– Мой муж, боюсь, одержим тем периодом, когда закончилась Вторая мировая война, – сконфуженно сказала Ингрид, обращаясь к Хетти.

– На Востоке было почти так же плохо: там все-все перевернулось вверх дном, – сказала Хетти. – Мои прадед и прабабка были очень богаты, жили в Нанкине. А когда пришли японские армии, они все потеряли и стали беженцами.

– И поэтому твои родственники оказались в Гонконге? – спросил Джереми.

Хетти кивнула:

– Да, в конце концов. Но рассказывайте, пожалуйста, дальше свою историю, мистер Хольмберг. Мне очень интересно.

Йоран наклонил голову и улыбнулся Хетти.

И продолжил рассказ. Как Свен-Генри был тронут тем, что эта маленькая женщина все еще хранит верность покойной хозяйке. Как он отправил ее в больницу в американский сектор оккупации, чтобы там ее лечили от туберкулеза. И как распорядился вывезти останки своей соотечественницы из Карин-холла. Это было отнюдь не просто.

– Не забывайте, это была советская зона оккупации, – сказал Йоран, хмурясь на Хетти и Джереми.

Свен-Генри, рассказывал он, раздобыл какой-то грузовик и нужные бумаги от властей Восточной Германии, а потом сам, вместе с шофером, отправился в бывшее владение Геринга. Якобы что-то починить. Оказавшись на месте, он начал искать в лесу захоронение по карте, которую начертала старая служанка. Разумеется, среди ночи: температура ниже нуля, и советские военные грелись в помещениях. Он обнаружил тело у замерзшего ручья. Запах благо даря морозу, был не слишком сильный. Тело осторожно засунули в похоронный мешок. Затем положили в специально сделанное отделение под сиденьем шофера и отправились в западную зону. Их, разумеется, обыскали на КПП, однако без особого усердия.

Свен-Генри распорядился, чтобы тело Карин кремировали прямо на территории посольства: кремацию тоже пришлось делать ночью, «по-черному», как придется, и дым улетал за стену посольства, увенчанную колючей проволокой, во тьму холодной немецкой ночи. Пепел сложили в урну и запечатали. На той же неделе Свен-Генри положил урну на сиденье своего «ягуара» и отправился через Гамбург на шведский берег пролива, в деревушку, что смотрела на Данию. Там жила какая-то старая-престарая родственница – может быть, троюродная сестра. Она оказалась женщиной суеверной и не хотела держать урну в доме, но Свен-Генри все-таки урну оставил, спрятав за какими-то пальто в чулане: ему надо было срочно возвращаться в Берлин на важную встречу.