Читать книгу "Десант стоит насмерть. Операция "Багратион" - Юрий Валин"

— Да ты садись, — дружелюбно кивнул на скамью Женька. — Обрисуй, так сказать, в общих чертах.

Лебедев вновь вдумчиво кашлянул:

— Поповец — комсомолец, Евсеенко — беспартийный. Оба участвовали в боевых операциях. Неоднократно, но… Необходимо уточнить, почему Евсеенко в свое время не был призван в регулярную армию на общих основаниях. Он из выпивающих…

— Ну, за неимением абстинентов… — Земляков улыбнулся. — Лейтенант, ты мне для проформы свое удостоверение и партбилет все же продемонстрируй.

— У меня кандидатская карточка, — Лебедев расстегнул карман гимнастерки…

На фото в удостоверении он казался точно таким же — просто выглядит старше своих лет. Складка на лбу тогда была чуть меньше. Спокойный, чуть отстраненный взгляд. Творческая личность образца третьего десятилетия двадцатого века. На «ты» к нему обращаться не хочется. Не привык контрразведчик Земляков тыкать людям старше себя возрастом. Нет, не поэтому. Противно. А вот эта категория чувств сейчас и вовсе вредна и абсолютно неуместна…

— Что ж ты, Андрон, всё в лейтенантах ходишь? — сочувственно поинтересовался Женька.

— Ладно тебе, Огр, сам ведь знаешь, как бывает, — Нерода встал, через плечо допрашиваемого потянулся к карте. — Не красней, Лебедев. Сходим удачно, «Красную Звезду» тебе на грудь гарантирую. Ты сам-то у этой чертовой Жуковки бывал?

— Не приходилось. У меня контузия, со слухом не очень… — Лебедев машинально следил за капитанским пальцем, постукивающим по карте — Нерода нависал над ним, массивный, кажущийся куда выше ростом.

…Тук-тук-тук — многозначительно постукивал палец по блеклой зелени бумажного леса. За бойницами штабной землянки продолжали галдеть птицы, перекликались люди, засмеялась женщина. Лебедев отстраненно смотрел на карту…

Спокоен. О чем-то очень своем думает.

На одиннадцатом «туке» Женька, закрывая книжицу кандидатской карточки, удивился:

— Столько лет, и все кандидатом? Зажимают, что ли, а, Андрон? С партактивом не сработались?

— Почему же, я благодарности имею. Но у меня специфика работы… — пробормотал Лебедев, следя за манипуляциями со своими документами.

Земляков положил удостоверение и кандидатскую на ближний к себе край стола, для надежности прихлопнул ладонью, вздохнул:

— Не ценят. У нас всегда так. Не замечают человеческие таланты, недооценивают. Вопиющая идейная близорукость вкупе с прискорбной политической дальнозоркостью. Застарелая болезнь. С этими перегибами мы обязаны и будем бороться. Кстати, а что немцы? Им хотя бы понравилось?

— Что понравилось? — удивился Лебедев.

В пределах. Значит, мимо. Не по зубам орех. Не раскачать такого долгоживущего «крота» обнаглевшему младшему сержанту с совершенно иной, неспецифической подготовкой. Или это все-таки не тот Лебедев?

— Как что? Пейзажи-натюрморты, эскизы-наброски. Немцы до классических пейзажей большие охотники. У тебя же с собой было чем похвастать? — Женька держал «ту самую» улыбку на лице, хотя скулы сводило. — Или немцы сейчас только на унылости Вернера Пайнера[89]да на фотки Цары Леандер[90]вздрачивают?

— Какие немцы?! — еще больше изумился лейтенант.

— Те самые. Из Абверкоманды один-бэ, она же «сто третья». Или нечуткий обер-лейтенант Бреке начисто выветрился из твоей памяти, а, лейтенант? Да, три года — это срок, многое можно забыть. С другой стороны, Бреке тебя вспоминает, весточки шлет.

— Вы что-то путаете, — убежденно сказал Лебедев. — К чему эти нелепые импровизированные проверки? У вас есть основания мне не доверять? Меня проверяли, и не раз, — лейтенант обернулся к Нероде. — Почему вы ТАК мне в затылок смотрите?! Я при штабе соединения воевал почти год, мне сам начальник штаба…

— С ответственными за этот ляпсус товарищами мы еще побеседуем, — заверил Земляков. — Ты о них не переживай. И говорить ничего не надо. Лично мне элементарно хотелось глянуть в твою рожу. Пока она у тебя есть. Интересная гнида ты, Лебедев. На зависть удачливая.

— Я не понимаю, на каком основании…

Земляков поморщился:

— Полноте. «Под дурачка» у нас полицаи и прочее мелкое быдлецо играть норовит. Ты агент опытный, идейный…

— Прекратите! Я по три часа в сутки сплю. Я типографию еще в 42-м… Эти бесконечные оскорбительные проверки…

— Преступно поверхностные проверки, — поправил Женька. — Тебя, урода гладкомордого, разве толком проверяли?

— Прекратите! Меня все соединение знает! Я с начальником Особого отдела…

Женька подумал, что у подследственного очень странная манера жестикуляции — резко и довольно конвульсивно «взбалтывать» что-то левым кулаком. Когда сидит, вообще вульгарно и не очень прилично получается. Действительно был контужен? Или он до войны в каком-то экспериментальном театральном кружке занимался?

— Вашим Особым отделом иные органы займутся, — «теряя интерес», заметил дознаватель. — Да, Андрон, сколько мазков дерьма на холст ни клади, а жгучий скипидар СМЕРШа все смоет. У нас брезгливых не держат. Стерся ты, Ластик, до самой жопы…

…Мелькнуло. Вот сейчас что-то мелькнуло. Кажется, даже не страх. Обида? Неужели на «жопу» обиделся? Вот же, мля, ранимый какой…

— Познакомились, пообщались, пора и честь знать. — Женька встал.

— Это… художественное… здесь оставляем? — спросил Нерода.

— А куда его? Нам клиентов по профилю хватит. Этого пусть здесь подержат — я проверил, вполне надежная у них яма. Пусть самокритично разберутся со своими промахами. Ладно, с группой Семсина и с лепельскими делами сложно вышло. Но как они провал в Толчине и прочее прошляпили? Ведь на поверхности…

…Что собирался предпринять Лебедев, так и осталось тайной: то ли вознамерился боднуть головой старшего лейтенанта, то ли опрокинуть довольно крепкий стол и выскочить из землянки. То ли просто упасть на пол и засучить ногами. Нерода и нервный художник пыхтели — старлею удалось посадить психанувшего подопечного на скамью, тот вдруг ухватился за кобуру…

— Вот еще новости, — удивился Нерода, выворачивая оборзевшую конечность предателя.

Лебедев заныл — он лежал грудью на столе, надежно придерживаемый за вывернутую руку, и часто шаркал подошвами под скамьей:

— Больно! Руку! Руку!

— Полегче, — сказал старлею Женька. — Пусти его. Сейчас Авдей Леонидович вернется, а мы тут безобразный нервический беспорядок устраиваем.

— Уже устроили, — Нерода брезгливо отпустил руку пленника. — По-моему, он обделался.

— После контузии, — прошептал Лебедев, дуя на кисть пострадавшей руки. — У меня расстроенный организм. Зачем вы сломали мне пальцы? Послушайте, товарищи, меня нельзя здесь оставлять. Меня же убьют.