Читать книгу "Молчание посвященных - Александр Звягинцев"

– Как все немецкие дети, – пожала плечами Урсула и, покраснев, опустила глаза. – Он прекрасный ребенок, но ему очень не хватает отца.

– Простите за любопытство, а где его отец?

– Его вертолет сбили в Афганистане… Похоронен на кладбище в Белогорске.

– Простите…

– Вы должны были задать этот вопрос.

– Он был русский?..

– Немец по национальности и русский офицер. Очень гордился этим.

– Зачем немцу русское офицерство? – кинул на нее взгляд Савелов. – В наше подлое время русских-то этот крест к земле гнет, а для немца он точно смерть.

– Пауль Герк считал Россию своим Отечеством, так же, как наши отцы, деды и прадеды. Они поселились в Крыму еще при императрице Екатерине. Занимались виноградарством, торговлей винами, зерном, кожей…

– Простите за дурацкий вопрос, фрау Урсула.

– Пожалуйста, герр Зильбербард! Вы странный…

– Чем?

– Кажется, от вас в любую секунду может ударить током.

– Боитесь меня?

– Пожалуй…

– Не знаю, что сказать… Разве только то, что вы очень красивая.

– Я рыжая. А на рыжих, товарищ подполковник, все горшки падают.

– Если так записано на небесных скрижалях, куда денешься от падающих горшков, товарищ старший лейтенант?

Она бросила на него внимательный взгляд из-под светлых ресниц и, покраснев, отвернулась к окну.

Они проехали Сиваш, впереди показались будка ГАИ с перекрывающим дорогу полосатым шлагбаумом. На посту скучал перепоясанный белой портупеей грузный милиционер. От нечего делать он лениво переругивался с возчиками гужевых подвод, нагруженных свежим сеном.

– Нэ положэно возыты сино по дэржавному шляху! – вразумлял их милиционер. Один из возчиков что-то сунул в его широкую, как лопата, ладонь, и конфликт сразу пошел на убыль. Пропустив подводы и увидев приближающуюся иномарку, милиционер перекрыл дорогу шлагбаумом.

– Фрау Урсула, тараторьте с малышом по-немецки и старайтесь держаться непринужденно, – приказал Савелов, взводя пистолет. – Похоже на обычную проверку, но если что – на пол машины и лежать тихо, как мыши.

Милиционер вспотел от натуги, читая немецкие документы четы фон Зильбербард. Савелов пришел ему на помощь.

– Я ест дойче турист фон Зильбербард! – пояснил он. – Дас ист майне фрау… жена и сын. Ми приехал в Крым из Германия, Кёльн.

– Куды зараз путь? – оглядывая машину, хмурил лоб милиционер.

– Что ест путь? – бормотал Савелов, листая потрепанный русско-немецкий разговорник.

– Дорога, чи шлях, – пояснил милиционер.

– О, понимайт! Майне дорога – из Ялта нах Дойчланд, домой.

– Домой собрался, немчура бисова, а агрэгат чумазый, як порося у колгоспи! Ездють, ездють по нам…

– Не понимайт, – вновь полез в разговорник Савелов.

Милиционер провел пальцем по запыленному крылу «БМВ» и показал жезлом на залепленный грязью номерной знак.

– Штраф, герр, як тоби?.. Тьфу, язык зверзнэтся!.. Фон Забарбад! Штраф плати, чого вылупився, як баран на нови ворота? – повысил он голос.

– О-о-о, понимайт, штраф! – воскликнул Савелов, доставая бумажник.

Среди нескольких протянутых ему купюр милиционер высмотрел одну, в пятьдесят марок. Будто боясь заразиться, осторожно взял ее двумя пальцами и воровато спрятал в карман.

– Данке! Данке шён! – источал признательность Савелов, проезжая под открывшийся шлагбаум.

И едва белый «БМВ» отъехал на полкилометра, как к милицейской будке подкатила черная «Волга» с синим проблесковым маячком на крыше.

– Кто такие? – показав милиционеру красную книжицу, кивнул на удаляющийся «БМВ» один из четырех крепких парней в штатском, выскочивших из «Волги».

– Та нимци, будь воны… На наший мови нэ бум-бум, – флегматично ответил тот.

– Номера эти? – показал бумажку крепкий парень, по виду главный из них.

– Ни, ни, – отмахнулся милиционер, – те булы инши.

– Фамилия «нимцев»?

– Хер фон… Язык зверзнешь, як его бисову душу?.. Зибер… Залбар… Забарбадж, з мисту Кельн.

– Вот этот? – показал старший фотографию Савелова. – Лет сорока, высокий, глаза карие.

– Ни-и, – мотнул головой милиционер. – Вин дуже старый, а очи блакитни, як Чорнэ морэ пид Одэссою. Турыст вин, та дытына з жинкой. Гарна така жинка, ни яка тоби москальска гоплыха.

– Придется ждать, когда наш кадр появится, – бросил остальным старший и, скривившись, потер виски. – Вчера у соседа оттянулся на дне рождения, а сегодня в мозгу звон Бухенвальда.

Парни переглянулись и посмотрели на милиционера, склонившегося с тоненькой ручкой в натруженных крестьянских пальцах над школьной тетрадью.

– Так, зараз рэгыстрируэмо, – бормотал тот, – Забарбадж з миста Кельн, шо в Нимэтчине.

– Как тебя зовут? – спросил его главный.

– Сэржант Трохим Опанасько, – с деревенской степенностью ответил милиционер. – Мэнэ тут уси селяны дядько Трохим кличут, хлопчики.

– Вот ты, дядько Трохим, марки с немчика содрал, а квитанцию забыл небось выписать… А если мы телегу на тебя спустим: так и так, мол, сержант ваш ментовский Опанасько валюту с иностранцев дерет и квитков не выписывает. По валютной развеселой статье нет желания загреметь, а, дядько Трохим?

– Яки марки, яка валюта? – лицо милиционера наливалось на глазах буряковым цветом. – Брэхня цэ! Брэхня!!!

– Органы никогда не «брэшут», сержант Опанасько! – ледяным тоном обрезал его старший. – За злостную клевету на органы тоже статья имеется.

Один из приезжих неожиданно крепко обнял гаишника за плечи, другой тем временем ловко выудил из кармана милицейской куртки, вместе с измятыми трояками, пятерками и червонцами, злополучные пятьдесят немецких марок.

– А это что? – скривил тонкие губы старший. – Валюта, дядько Трохим.

– Цэ ж дытыни прэзэнт на морозиво! – едва не заплакал тот.

Ответом ему было ледяное презрительное молчание, от которого у милиционера под курткой загулял сибирский мороз. Потом один из приезжих смилостивился:

– Слушай, дядько Трохим, а не поменять ли нам к обоюдной выгоде твой «прэзэнт» на горилку с салом?

– Цэ нэ можно, у магазини горилки нэма, – уныло ответил милиционер и, спотыкаясь на ватных ногах, направился к мотоциклу, стоящему за будкой. – Пойду, хлопцы, до села, може, у бабкы Ганны зараз самогону нашукаю. Гарный у ей самогон.

– Поезжай, поезжай, – согласился старший и выхватил из его рук жезл. – А палку оставь нам, на всякий случай.

– Який случай? – вскричал тот. – Бэз мэнэ, хлопци, нэ можно!