Читать книгу "Убийство на Эйфелевой башне - Клод Изнер"

«Я был в панике. Неужели Виктор догадался, что между кончиной старьевщика и смертями на выставке есть связь? Тот самый Виктор, чья визитная карточка нашлась в портмоне у Островского. Виктор, у которого я выкрал иглы. Как получилось, что он был в курсе того, о чем пресса не писала ни словечка? Я решил пойти к Капюсу. В день прибытия Буффало Билла я уколол Меренгу прежде, чем подошел Капюс, так что можно было не сомневаться — меня он не узнает. Капюс рассказал, что мой коллега уже приходил накануне и задавал ему те же вопросы. Он записал его: Виктор Легри, „Пасс-парту“. Меня охватил страх, я больше не владел собой. Старьевщик знал слишком много, я схватил скальпель, которым он препарировал крысу, и перерезал ему горло».

У дам вырвался крик ужаса. Жозеф невозмутимо продолжал читать:

«Убедившись, что он мертв, я раздел его, перенес на кровать и накрыл простыней, при этом изловчился почти не запачкаться кровью.

На следующее утро я нанял кучера фиакра, чтобы тот доставил Виктору записку от Капюса с приглашением зайти. Я пришел на улицу Паршеминери и стал поджидать добычу. Я стоял, отступив во мрак и уже занеся руку, чтобы раскроить ему череп, как вдруг мне стало плохо с сердцем. Так сдавило, что я буквально не мог вздохнуть. Удар получился слабым, а я едва живой потащился в редакцию.

Тем не менее проблему нужно было решать, мне пришлось довести свой план до конца и устранить четвертого из подписавшихся на том листе, Данило Дуковича, соседа Таша. Зная о моих связях в артистических кругах, она просила выхлопотать для него прослушивание в Опере. Так мне стало известно, что он подрабатывает в павильоне Жилищ, где изображает доисторического человека. Подстеречь его в пещере оказалось совсем не трудно.

Четверг 30 июня, двадцать два часа. Остается лишь избавиться от Таша Херсон, чтобы навести подозрение на Виктора Легри, оставив татуировочную иглу в теле молодой женщины».

На этом обрывается исповедь Мариуса Бонне. Его преступный план провалился благодаря смелости и проницательности Виктора Легри и Кэндзи Мори. Но, как ни странно, мечта его осуществилась.

«Пасс-парту» на пути к тому, чтобы всерьез посоперничать с «Пти журналь». Не мне судить деяния моего шеф-редактора, я всего лишь исполнил его последнюю волю.

Антонен Клюзель

Жозеф закрыл газету.

— А ваше имя даже не упомянуто! — огорченно заключила Валентина.

— Настоящие герои всегда остаются в тени, — с благородной грустью заключил тот.

Суббота 2 июля, ближе к вечеру

На обратном пути из префектуры Виктор и Кэндзи не обменялись ни словом. Подойдя к магазину, долго пропускали друг друга вперед, а войдя, едва поздоровались с поджидавшим их Жозефом. Огорченный таким вопиющим нарушением традиций, он только и смог крикнуть им вслед:

— Жермена оставила вам поесть!

Кэндзи порылся в шкафчиках, вынул тарелки, приборы, поставил кипятиться чайник. Усевшись перед салатницей, Виктор принялся катать шарики из хлебного мякиша.

— Эта ветчина неважно выглядит, — заметил Кэндзи, тоже садясь за стол.

— Как и мы с вами, — буркнул Виктор.

Наконец подняв друг на друга глаза, они только теперь воочию увидели, чего стоили им обоим эти прошедшие дни. Кэндзи, с покрасневшими веками и осунувшимся лицом выглядел даже старше своего возраста. Виктор же за последние несколько дней и вовсе превратился в привидение.

— Ваша правда, — согласился Кэндзи, — мы не в лучшей форме. Но дело тут не в физическом самочувствии.

— Ах, ну да, конечно!

Кэндзи сделал глоток чаю.

— Вы подозревали меня. Никогда бы не подумал, что способен вызвать такие враждебные чувства у человека, которого считаю своим сыном.

Виктор вздохнул с облегчением. Все лучше, чем молчание. Когда он был маленький, Дафнэ часто ему говорила: слова способны исцелять недуги.

— Инспектор Лекашер тоже испытывал к вам недоверие, Кэндзи. Он никому из нас не доверял. Еще с 29 июня ему были известны результаты вскрытия Джона Кавендиша и Эжени Патино, и он знал, что их отравили ядом кураре. А я-то как раз искал аргументы, которые могли вас оправдать.

Он отодвинул стул, прошел к себе и вернулся оттуда с гравюрой в руках.

— Репродукция Рембрандта? — удивился Кэндзи.

— Светотень. Именно тени стимулируют воображение. Недавно я открыл для себя, что в вашей жизни многое для меня оставалось в тени.

— Любите вы выдумывать! — ответил Кэндзи, едва заметно улыбнувшись.

— Это вы привили мне к ним вкус.

— О какой тени вы говорите? Уточните же!

— Вы сказали, что идете осмотреть и оценить библиотеку, а на самом деле я видел, как вы предлагали книгопродавцу редкие книги и как продали Константину Островскому эстампы Утамаро.

— Вы за мной следили!

— Я был уверен, что вы идете на встречу с женщиной. Вы так скрытны во всем, что касается вашей личной жизни! Согласитесь, войти в специализированный магазин для дам, накупить там безделушек — тут всякое можно подумать…

— Вы упустили свое истинное призвание, вам бы в сыщики податься.

— Поставьте себя на мое место: что подумали бы вы, прочитав на газете, оставленной в моей комнате: «R.D.V. J.C. 24-6 12.30. Гранд-Отель, № 312»? Эти инициалы подходят Джону Кавендишу, найденному мертвым при странных обстоятельствах.

— Вы правы, пора рассеять тени.

Кэндзи поднялся, принес сакэ, налил себе и Виктору и снова сел.

— В 1858 году мне было девятнадцать. Я только что закончил учиться, бегло говорил по-тайски и по-английски. С Джоном Кавендишем я познакомился в американской дипмиссии в Нагасаки. Он готовился к экспедиции в Юго-Восточную Азию для изучения местной флоры и населяющих те края народов. Он взял меня с собой переводчиком. Мы около трех лет прожили на Борнео, на Яве и в Сиаме. А в 1863 году обосновались в Лондоне, где он и познакомил меня с вашим отцом. Я поселился на Слоан-сквер, а Кавендиш вернулся в Соединенные Штаты, но мы продолжали переписываться. Месяц назад он прислал мне письмо, где сообщал, что скоро будет в Париже, так как приглашен на прием, который состоится 22 июня в апартаментах Гюстава Эйфеля. Вспомните, в тот день я немного опоздал в англо-американский бар, где вы уже сидели в обществе сотрудников «Пасс-парту»?

— Да, помню, конечно.

— На этом приеме я встретил своего друга Максанса де Кермарека…

— Антиквара с улицы Турнон?

— Его. Несколькими днями ранее я предложил ему купить у меня два эстампа Утамаро. Его они не заинтересовали, но он знал любителя таких вещей — им-то и был Константин Островский, который тоже значился среди приглашенных к Эйфелю. Максанс нас познакомил, и мы решили встретиться 24 июня в «Кафе де ля Пэ» на бульваре Капуцинок. Это меня устраивало, я как раз собирался к Джону Кавендишу в ресторан «Гранд-Отеля», на завтрак. Для того чтобы ничего не перепутать я записал всю информацию на полях газеты, которая и попалась вам на глаза.