Читать книгу "Алгоритм смерти - Стивен Хантер"

Они с Лавелвой добрались до конца лестницы.

– Итак, дальше начинается вражеская территория, – сказал Рей. – Я открою дверь выстрелом, как уже делал, и прыгну в коридор. Низко пригибаясь. Мы проверим налево, проверим направо. Затем я перебегу через коридор и буду прикрывать тебя. После чего пройдем в магазин, он в семидесяти пяти футах по левой стороне.

– Нет, – вдруг сказала Лавелва. – Не делай этого.

– Что?

– Тебя убьют.

– О чем это ты?

– Тебя ждут.

– Никто даже не знает, что я здесь.

– Нет, он знает. Этот парень – он знает.

– Лавелва, что ты говоришь?

– Разве ты не видишь? Это же игра.

– Я ничего не…

– Это игра. Тот парень превратил весь этот комплекс в свою гигантскую игру. Ты сказал, он заправляет «Стрельбой от первого лица»? Я там бывала. Все эти чокнутые ублюдки с отсутствующим взглядом, черные, белые, желтые, неважно, они помешаны на том, чтобы убивать и взрывать все к чертям. Для них это все настолько реально, что они забывают о том, что сидят в торговом центре, окруженные магазинами женского нижнего белья. А этот парень повелевает всем этим. И что делает повелитель? Расширяет свои владения, правильно?

– Да, он псих, но почему ты…

– Я тоже играю в игры, – перебила его Лавелва.

– Мы теряем время.

– Тебя убьют, и ты больше не будешь терять время. Послушай меня. Я много играю в компьютерные игры. И мне нравится забывать о том, кто я такая. Я не хочу быть бедной девчонкой без стабильной работы и без перспектив в жизни, один брат которой убит, а второй укладывает ковровые покрытия. Я хочу быть Алекс в «Чародеях дворца Уэйверли», и я постоянно пытаюсь пройти через лабиринт, понимаешь? Мне нравится этот сюжет. Я не люблю мальчишечье дерьмо, где только взрывают и убивают, но я люблю девчачье вроде чародейки Алекс. И поэтому мне известно главное правило любой игры. С первой попытки пройти уровень невозможно.

– Что?

– Так построены все игры. Одни доходят до этого быстро, другие так никогда это не понимают. Но всегда есть другой путь. Всегда. И только так и можно победить. Ты ищешь, ищешь и ищешь, и в конце концов находишь другой путь, потому что, если пойти первым же путем, который ты нашел, тебя обязательно кокнут.

Рей задумчиво посмотрел на нее.

– Рей, пожалуйста, послушай меня, – взмолилась девушка. – Я тебе точно говорю: за этой дверью смерть, это абсолютно точно.

От 19 часов 35 минут

до 19 часов 55 минут

– Наконец-то, брат мой, – сказал имам.

Он плакал. Его глубоко тронули кадры того, как трое молодых бойцов в оранжевых тюремных костюмах бегом поднимаются по трапу в самолет, и вот они уже на борту, и за ними герметично закрылась дверь. Самолет вырулил к началу взлетно-посадочной полосы, затем с ревом поднялся в воздух. Подобный триумф невозможно было представить.

Имам посмотрел на Эндрю. Парень был озарен отсветом экрана телевизора. Он был достаточно привлекателен, в западном духе: светлые короткие волосы, нос, похожий на маленький лыжный трамплин, толстовка, голубые джинсы, ботинки на шнуровке, бейсболка, развернутая козырьком назад. Его лицо было начисто лишено выражения. Он не проронил ни слезинки. Освобождение трех героев не произвело на него никакого впечатления. Он нисколько не радовался успеху своего великого начинания, подобного которому не совершил ни один борец за веру, включая самого Святого воина, принявшего мученическую смерть Усаму.

Эндрю действительно удалось освободить трех заключенных из американской тюрьмы. Наивные, недалекие, невинные братья Каафи вошли в банк на следующий день после гибели Усамы, вооруженные пневматическими пистолетами, и в порыве исламского рвения попытались ограбить его, чтобы тем самым внести свой вклад в общее дело. Вероятно, это было глупейшее ограбление банка в истории, скорее фарс, чем настоящее преступление, поскольку безмозглые тупицы даже не потрудились закрыть оранжевые кольца на дулах своих пистолетов, говорящие о том, что оружие не является боевым. Их без труда задержал улыбающийся 63-летний охранник.

Но прокурору почему-то захотелось оторваться по полной, и после судебного процесса, продолжавшегося полгода, братья отправилась за решетку с максимальными сроками. А в тюрьме хрупкость, нежность, красота и изящество молодых сомалийцев обусловили то, что их ежедневно изуверски насиловали американские подонки. Имам не в силах был это терпеть. Страдания братьев по вере причиняли ему невыносимую боль. И вот теперь ребята на свободе, и все благодаря неверующему американцу с сомнительными жизненными принципами по имени Эндрю.

– Мы такие гаденькие, – наконец равнодушно произнес Эндрю.

– Эндрю, – спросил имам, – я должен знать почему? Тебя не ожидают в раю девственницы – только ничто, пустота, согласно твоим же собственным верованиям. Если загробной жизни нет, эта жизнь для тебя не может иметь смысла. Но я не могу такое принять. Пожалуйста, в это мгновение величия открой мне свои мотивы.

Эндрю даже не потрудился ответить на этот страстный призыв взглядом в глаза. Очевидно, его мало интересовало слово на букву «п» – почему. Этот вопрос задавали ему тысячу раз, учителя, полицейские, университетские профессора, мозговеды, адвокаты, родители, мимолетные подружки, все и каждый. Сам он предпочитал не забивать себе этим голову. Для его слуха это была набившая оскомину мелодия, нудным фоном звучащая у него в голове. Он пожал плечами.

– Ну, во-первых, я сделал это, потому что все вас ненавидят. Это так клево. Мне нравится, как вы подпитываетесь собственной ненавистью, которая делает вас упорнее и сильнее, укрепляет вашу веру, хотя для меня в ней нет никакого смысла, твою мать.

На самом деле Эндрю было наплевать на придурков Каафи. Такие кретины изначально обречены, и рациональное функционирование естественного отбора обусловило их выбраковку из стада, ну а то, что ночами вытворяли с их задницами в тюремных джунглях сокамерники, нисколько его не волновало. Сострадание не значилось в списке его душевных качеств; больше того, он находил забавным то, что смазливые, нежные молодые сомалийцы подвергались групповому насилию. На самом деле все это освобождение заключенных было затеяно только ради того, чтобы потянуть время, выиграть часа три, дать возможность средствам массовой информации занять свои места, и тогда заключительный акт будет разыгрываться в лучшее эфирное время на глазах у всего земного шара.

Он задумался на мгновение – а тем временем величественный лайнер подрулил к концу взлетно-посадочной полосы и развернулся, ориентируясь вдоль длинной ленты бетона, – и наконец занялся той головоломкой, которую представлял собой Эндрю Никс.

Идеи, отвлеченные понятия, устремления, побудительные причины – все это оставалось для него туманным. Он не понимал, что такое государство, нация, его нисколько не волновали «американские интересы», а правительство для него являлось лишь некой сущностью, которая не позволила кадрам убийства Усамы попасть в выпуски теленовостей.