Читать книгу "Свадебное платье жениха - Пьер Леметр"

По всем признакам ночью пойдет дождь. Это было бы идеально. Он оставил мотоцикл на опушке небольшого лесочка, то есть так близко, как только можно. Несколькими минутами позже его поджидают сразу две прекрасные новости: дом Овернея погружен во тьму, и первые капли дождя падают на землю. Он бросает рядом с собой спортивную сумку и быстро стаскивает с себя комбинезон, под которым только легкий спортивный костюм. Несколько секунд на то, чтобы натянуть кроссовки и застегнуть сумку, и Франц начинает спускаться с холма, который отделяет лес от сада Овернея. Одним прыжком он перебирается через ограду. Собаки нет, он знает. В тот момент, когда он касается двери сарая, в одном из окон наверху зажигается свет. Там спальня Овернея. Он прижимается к двери. Оверней, если только не спустится и не выйдет в сад, никак не может заметить его присутствие. Франц бросает взгляд на часы. Почти два часа ночи. Время еще есть, но его грызет бешеное нетерпение — как раз то расположение духа, которое заставляет совершать глупости. Он делает глубокий вдох. От окна падает прямоугольник света, пробивающий пелену мелкого дождя, чтобы затеряться на лужайке. За стеклом движется и исчезает силуэт. В те ночи, когда он за ним наблюдал, Оверней вроде бы не страдал бессонницей, но кто знает… Франц скрещивает руки на груди, смотрит в ночь сквозь сетку дождя и готовится к долгому ожиданию.

Когда она была ребенком, ночные грозы вроде сегодняшней действовали на нее возбуждающе. Она настежь распахнула окна и всей грудью вдохнула прохладу, ледяной струей проникшую в легкие. Это ей и было нужно. Ей не удалось срыгнуть все лекарство Франца, и теперь ее слегка пошатывало и голова кружилась. Действие снотворного вряд ли окажется продолжительным, но сейчас оно только начинается, а на этот раз Франц увеличил дозу. Если он так решил, значит, его не будет довольно долго. Уехал он около одиннадцати. На ее взгляд, он не вернется раньше трех-четырех часов ночи, но на всякий случай она поставила пределом половину третьего. Хватаясь за мебель, чтобы не упасть, добралась до ванной. За последнее время она уже привыкла. Сняв майку, встала под душ, набрала в грудь воздуха и до упора отвернула кран с холодной водой. У нее вырвался хриплый крик, который она и не подумала сдерживать, и перехватило дыхание. Через несколько секунд она совершенно заледенела и принялась свирепо растирать себя полотенцем, которое тут же повесила сушиться на вешалку напротив слухового окна. Приготовила очень крепкий чай (который не оставляет во рту запаха, в отличие от кофе) и, ожидая, пока он заварится, сделала руками и ногами несколько тонизирующих движений, а также пару отжиманий, чтобы усилить кровообращение; наконец она почувствовала, как к ней мало-помалу возвращается толика жизненных сил. Мелкими глоточками выпила чай, вымыла и протерла чашку. Как бы со стороны оглядела кухню: не выдает ли что-либо ее краткого пребывания. Влезла на стул, отодвинула одну из пластин навесного потолка и достала оттуда плоский ключик. Прежде чем идти в подвал, натянула резиновые перчатки и сменила обувь. Потом очень медленно прикрыла дверь и начала спускаться.

Дождь не прекращался ни на секунду. Издалека доносился приглушенный шум грузовиков, идущих по автостраде. Молча потоптавшись на нескольких квадратных сантиметрах, Франц начал мерзнуть. В тот момент, когда он в первый раз чихнул, свет в спальне погас. Было ровно 1:44. Франц дал себе еще двадцать минут. Принял прежнюю выжидательную позу и задался вопросом, не придется ли обратиться к врачу. Вдали прогремел первый раскат грома, зигзаг молнии исполосовал небо и на мгновение осветил все вокруг.

Ровно в 2:05 Франц покинул свое расположение, спокойно прошел вдоль дома и нащупал раму оконца, расположенного на высоте человеческого роста; при свете фонарика он мог рассмотреть, что там внутри. Рама была старая, и дерево покоробилось от зимних холодов. Франц достал связку инструментов, приложил ладонь к центру окна, проверяя на прочность, но едва он надавил, как створки резко распахнулись, с грохотом ударившись об стену. Едва ли этот звук мог долететь до второго этажа, да еще с другой стороны здания, перекрыв шум грозы. Пол был цементный. Он снял обувь, чтобы не оставить следов. Через несколько мгновений с фонариком в руке он уже подходил к коробкам с архивом доктора Оверней. Ему потребовалось не больше пяти секунд, чтобы вытащить ту, где стояла пометка от «А» до «Г». Он не смог сдержать нахлынувшее возбуждение и заставил себя сделать несколько глубоких вдохов, стоя с безвольно повисшими вдоль тела руками…

Все коробки очень тяжелые. Запечатаны только широким скотчем. Франц переворачивает ту, которая его интересует. Дно просто склеено. Достаточно провести лезвием, чтобы разъединить четыре клапана из гофрированного картона. Перед ним внушительная стопка досье в бумажных обложках. Он достает одно наугад: «Граветье». Фамилия написана синим фломастером прямо на папке, заглавными буквами. Он запихивает ее обратно в коробку. Начинает доставать все подряд и чувствует, что избавление близко. Балан, Барук, Беле, Бенар, Берг! Оранжевая папка, надпись сделана той же рукой и тоже заглавными буквами. Папка совсем тоненькая. Франц лихорадочно открывает ее. Там всего три документа. Первый озаглавлен «клиническое заключение» и составлен на имя Берг, Сара. Второй — просто запись, перечисляющая административные данные и гражданское состояние, а последний — листок с медицинскими предписаниями, написанный от руки и по большей части совершенно неудобочитаемый. Франц достает клиническое заключение, складывает вчетверо и убирает во внутренний карман комбинезона. Потом кладет досье на место, переворачивает коробку, наносит несколько капель сверхмощного клея на клапаны и ставит запечатанную таким образом коробку на место. Через несколько секунд перебирается через окно и приземляется в саду. Менее чем через четверть часа он уже едет по автостраде, заставляя себя не превышать скорость.

Едва Софи переступила порог, ее обуял страх. А ведь она знала, кто такой Франц. Но зрелище, представшее перед ней в подвале… это словно визит в собственное подсознание. Все стены увешаны фотографиями. К глазам сразу же подступили слезы. Невыносимое отчаяние охватило ее, когда взгляд упал на снятые крупным планом увеличенные фотографии Венсана, его прекрасное, такое грустное лицо. Здесь, на стенах, четыре года ее жизни. Вот она куда-то идет (где это было?), большие цветные снимки из Греции, которые стоили ей потери работы в «Персис» при таких постыдных обстоятельствах. Опять она, на выходе из супермаркета, в 2001-м, вот дом в Уазе… Софи кусает кулаки. Ей хочется вопить во все горло, хочется взорвать этот подвал, дом, всю землю. Она снова чувствует себя изнасилованной. На этом снимке ее держит охранник из продовольственного магазина. Здесь она заходит в комиссариат, множество фотографий показывают ее крупным планом в те времена, когда она еще была красива. А здесь она жутко выглядит, это в Уазе, она идет под руку с Валери по саду. У нее уже потухший вид. А вот… Вот она держит за руку маленького Лео. Софи начинает плакать и ничего не может поделать, и размышлять больше не может, вообще думать не может, может только плакать, голова ее раскачивается из стороны в сторону под тяжестью того необратимого несчастья, в которое превратилась ее жизнь, выставленная здесь на стенах. Из нее рвутся стоны, рыдания перехватывают горло, слезы размывают фотографии, и подвал, и ее жизнь, Софи падает на колени, оглядывает стены, взгляд останавливается на Венсане, который лежит, обнаженный, на ней, фотография сделана через окно их квартиры, как это вообще возможно, крупным планом ее личные вещи, бумажник, сумка, коробочка с пилюлями, а здесь снова она, с Лорой Дюфрен, и там тоже… Софи протяжно стонет, упираясь лбом в пол, и продолжает рыдать. Франц может появиться в любой момент, это больше не имеет значения, она готова умереть.