Читать книгу "Здесь, на Земле - Элис Хоффман"

— Я так и думал.

Есть люди, которые не любят слышать правду.

«И есть люди, — продолжает мысленно Хэнк, наблюдая, как отъезжает Кен, — которые не любят ее говорить». Сам он, например, никому не сказал о старике, который повсюду за ним ходит. Он даже поначалу его не замечал, но за минувшую неделю-две почувствовал: кто-то за ним наблюдает. То и дело доносились шорохи из дальних кустов, когда он приводил старушку Джеронимо и угрюмого пони на пастбище, треск веток, звук рваного дыхания. У парня появилась привычка оглядываться через плечо, даже когда они с Гвен идут домой из школы по пустынной Хай-роуд. На днях он стал замечать и другие признаки присутствия старика: отпечатки ног на покрытых ледяной коркой полях, нити из одежды на голых ветках ведьмина орешника.

Хэнк стал учиться пристальней смотреть на то, что видит. И оказалось, у кособокого дуба из ствола растут человечьи руки, а стог сена носит драные, грязные ботинки. Как-то Хэнк внезапно оглянулся на дорогу — там стоял старик. Тощий, словно палка, бледный, как зима, с нечесаной бородой и в мешковатой одежде. У Хэнка комок встал в горле. Возникло неодолимое желание схватить старика за грудки — или убежать прочь. Он не сделал ни того ни другого. А просто продолжал себе идти, как шел. Вскоре сверкнула молнией догадка: это его отец, как тень, повсюду за ним ходит. Довод? Старик никогда не преступал границ владений Холлиса, всякий раз безмолвно исчезая в направлении Глухой тони.

На что ему сейчас отец? Хэнк почти взрослый, прекрасно управляется и сам. Да и неловко как-то, когда на тебя притязает жалкий алкаш, не знающий, похоже, что в очередной раз надел ботинки не на ту ногу. В этом нет никакого смысла; теперь нет. Холлис — тот, кто вырастил его. Холлис вот, кому он вовек благодарен. И все же Хэнк нередко ловит себя на том, что размышляет об отце. Вспоминает, как тот обычно пристально осматривал, прежде чем открыть, бутылку с Джином, как будто там, внутри, таилась некая надежда. Нет надежд, нет обещаний — вот в чем штука; ни в запое, ни в жизни, ни сейчас, ни завтра…

Хрипит от ветра дверь пустого дома; должно быть, Марч позабыла закрыть щеколду. Хэнк идет проверить — и тут видит старика. Да от него покоя нигде нет! Он словно всюду.

— Чего тебе нужно? — кричит на него Хэнк.

На Трусе плотное черное пальто: Судье оно порядком надоело, и Луиза Джастис принесла его как-то в Глухую топь.

— Прекрати везде за мной ходить!

Хэнк чувствует, как лицо заливает краской гнева. Он ничего не должен этому человеку, в конце концов, даже вежливого обращения.

Трус — высокий, как и Хэнк, но весит, вероятно, всего килограммов пятьдесят — шестьдесят. Хочет, видимо, что-то сказать, но вместо этого лишь молча стоит и руки спрятал в карманы.

— Мне нужно, чтобы это прекратилось. — Хэнк аж вспотел. Кто бы мог подумать, он нервничает, будучи наедине со своим отцом (да, не такого он был о себе мнения). — Договорились? Усек, что я сказал?

Хэнку хочется звучать как нельзя грубее, но это явно не в его натуре. «Да я бы мог, захоти, одним плевком перешибить этого старикана надвое!» — пытается он распалить себя.

— Ну, уразумел? — повторяет парень, а в глазах что-то жжет, будто вот-вот покатятся слезы.

Трус видит своего сына таким прекрасным, что даже помыслить невозможно, будто они с ним из одной семьи. А ведь это так: та же плоть и кровь. Он бы все отдал, чтобы иметь возможность обнять этого парня; побыть ему отцом хоть на день, на часок, на пять минут. Но здесь — тупик, штиль, мертвая зона, ни сдвинуться, ни шелохнуться. Самое трудное из прощений — когда ты вынужден просить, чтобы получить его. Нет, Трус не может. Он лишь стоит там, посреди холодного ноябрьского дня, и не в силах просить то, в чем более всего нуждается. Он станет молча ждать другого дня, другого шанса, который точно так же будет уничтожен его страхом.

Ко времени, когда Хэнк исправил щеколду на двери, Трус исчез в лесу. С того самого момента, когда Холлис пришел за ним в Глухую топь, Хэнк никогда не оглядывался назад. Но сейчас — оглядывается. И ясно видит, что человек, через которого они тогда, выходя, перешагнули, — весь в горе и ослаб от алкоголя. Как ни старайся, у парня не получается не сочувствовать отцу. Он почти жалеет, что прогнал его. Да, Холлис счел бы это слабостью. Жалость — это для женщин, детей и слабоумных. «Твой отец получил по заслугам», — часто говаривал он.

Нет горя по заслугам, вот как теперь видится Хэнку. В какой-то момент все может вдруг обрушиться, и твоя жизнь упрется в глухой тупик. Хэнк все думает и думает об этом и в итоге уже не так уверен, что у Холлиса есть ответы на все-все вопросы.

Прежде чем уйти, парень идет в сарай — за лестницей (он всегда ею пользовался, когда чистил для миссис Дейл водостоки). Старая, тяжелая, но зато надежная на все сто. Хэнк прислоняет ее к ореху и осторожно взбирается наверх. Завтра ведь опять приедет Кен доканчивать обрезку веток в надежде остановить болезнь и дать по весне новый рост.

Сколько он себя помнит, Хэнк всегда делал так, как ему говорили. Послушный мальчик, преданный, как пес, благодарный за объедки и обноски, для которого мнение Холлиса — истина в последней инстанции, без вопросов и без малейшей необходимости им появиться. «А может, я на ложном пути и все не так уж просто?» Если он «хороший мальчик», то почему тогда не отослал (а проще говоря, украл) письма Марч? Почему в тот день ухода не опустился на колени рядом с отцом и не поцеловал его на прощание, что сделал бы и распоследний сын?

Взбираясь по старой лестнице, Хэнк толком уже не знает, чему верить, чему нет, но ясно понимает лишь одно: каждый заслужил по меньшей мере чистый воздух, ясную синь неба и взгляд на землю с высоты старого раскидистого дерева. Слегка дрожат руки, берущие гнездо, и он осторожно спускается вниз. Кладет гнездо на землю и переносит лестницу к высокой дикой яблоне (пару лет назад он посадил ее для миссис Дейл; одна из ее любимых яблонь, раньше всех по весне выпускавшая огромные белые цветки). Парень поднимается и устраивает гнездо в надежной развилке, а спустившись, трет ладони, счищая грязь. Не бог весть что, конечно, по все же дело сделано. Марч не нужно уже беспокоиться о голубях. На взгляд Хэнка, ей лучше бы начать беспокоиться о себе.

19

Холлиса опять преследует тот сон о коне. Ужасный сон, что заставляет его вскакивать посреди ночи, с бешеным дыханием, в мокром поту, готового бежать куда глаза глядят. Оказывается, коня убить нельзя. В действительности этот акт — нечто, что люди делают друг с другом. Думаешь, лишаешь жизни коня, как какую-нибудь овцу или корову? Ан нет, совсем не так, намного кошмарнее. И этот кошмар тебе потом снится, из года в год; скорей всего, до самой смерти.

Собрался сделать это — делай быстро, в темноте. Тщательно все распланируй, знай, в какое время отсутствуют конюхи и наездники. А также обязательно возьми полсуммы наперед, убедившись, что это впрямь приличное количество денег. Не скромничай: владелец мертвого скакуна куда больше сдерет со страховой компании — поэтому и платит. И остается только понять один-единственный неоспоримый факт: то, что без проблем удалось убраться оттуда с кругленькой суммой, еще но означает, что тебе не будет все это сниться после, когда ты больше не голодный и не молодой.