Читать книгу "На боевых рубежах - Роман Григорьевич Уманский"

пошива с черным околышем, прощается со всеми. Он просит меня проводить его к машине. Настроение его мне что-то не нравится, он чем-то или расстроен, или недоволен.

— Скажи, в чем дело? — спрашиваю Бориса, выйдя на улицу, по которой бегут быстрые ручейки, уносящие с собой обильную донецкую пыль.

— С Пузыревским разговор имел.

— Ну и что же?

— Сказал, что генерал на мой батальон ставит прибывшего из госпиталя капитана Сычева.

— Пускай себе приезжает Сычев, ты сдай ему батальон и приезжай прямо к нам в отдел. Такое распоряжение генерал Петров уже отдал.

Михайлов все еще расстроенный, но уже с немного повеселевшими глазами пожимает мне руку.

— Хорошо, когда на свете у тебя имеются настоящие друзья, — восторженно говорит он и отправляется к себе, на передний край.

Линия фронта на нашем участке теперь проходит по реке Молочной. Река эта, как и Миус, сапа по себе не представляет серьезной преграды. Но исключительно широкая пойма ее, образующая в ряде мест заболоченные участки, в сочетании с противотанковым рвом делает этот рубеж очень трудным. К тому же гитлеровцы подбросили сюда «фердинанды» и «пантеры».

Наши войска теперь научились наступать и умело преодолевать сопротивление фашистов. И если мы с ходу не ворвались в Мелитополь, не вышли в Херсонские степи и к Сивашу, то это лишний раз подтверждает правильность данных разведки о мощной обороне немцев на тех участках.

Последние дни жаркие боевые схватки развернулись на подступах к Мелитополю, а также на окраинах города. Несколько подразделений инженерной штурмовой бригады во главе с комбатом капитаном И. Л. Серпером участвовали в штурме городских укреплений. Действия саперов были высоко оценены командованием. Капитан Серпер и сержант Н. Ф. Сосин удостоены высшей награды — им присвоено звание Героя Советского Союза.

В бригаде я познакомился с сержантом Николаем Федоровичем Сосиным. Его сразу узнал по портрету, помещенному в листовке.

— На фотографии вы выглядите старше, — говорю Сосину.

Сержант едва улыбается, и во взгляде его умных, глубоко посаженных глаз чувствуется какая-то душевная простота.

— Не знаю, — медленно отвечает он, поправляя лихо взбитую на голове кубанку.

Чем больше я всматриваюсь в Сосина, тем все больше мне кажется, что давным-давно мы с ним где-то виделись. Сосин до призыва в армию работал в Романовском районе, Саратовской области, и заведовал небольшой сапожной мастерской. Впрочем, сколько на нашей земле вот таких, как Сосин, хороших, простых людей!

Мы сели на завалинку, недавно вымазанную глиной, и закурили.

— Вы когда-нибудь на Медведице бывали? — неожиданно спрашивает меня Сосин, терпеливо выбивая окурок из небольшого мундштука.

— На какой Медведице? Большой или Малой? — смеюсь я.

— Да нет, не на небесной, а на земной. На реке Медведице.

— Бывал... а что?

Сержант бросает в мою сторону неодобрительный взгляд: вот, мол, недогадливый человек — и поясняет:

— Знаете, красивее ее никогда ничего не видел. Уходя на войну, поклялся: умру, а фашистам топтать нашу землю не дам.

— Вот вы и сцепились с фашистами за городским мелитопольским парком.

Лицо сержанта вновь озаряется веселой улыбкой.

— Расскажите, Николай Федорович, как же все это было?

Мой собеседник задумывается и затем совсем тихо произносит:

— Воевать для меня вроде и проще, и легче, чем вот так рассказывать о себе. Воюю по чести, как все бойцы, как и дружки мои: Скоков, Гришунин, Левянт. У нас в батальоне все отчаянные ребята, а комбат капитан Серпер в особенности. Глаза у капитана голубые, добрые до наших солдат, а фашистов ненавидит. Мы за таким командиром готовы пойти в огонь и в воду.

Сосин умолкает. Минутная тишина неожиданно сменилась минутным ревом моторов; это пронеслись низко над нами три штурмовика, возвращавшихся с бомбежки из-за Сиваша. Выглянуло осеннее солнце и своими слабыми лучами осветило и маленькие низкие окна штаба, и небольшой двор, заставленный машинами, и нас с Сосиным. Сержант возобновил прерванный рассказ без моих дальнейших расспросов.

— В то утро, когда мы залегли в засаде возле городского парка в ожидании немецких танков, вот так же показалось солнце. Оно подымалось из-за домов как-то нерешительно, вяло, словно боясь своим светом помочь немцам скорей нас обнаружить. Но мы этого меньше всего опасались. Еще с вечера заминировали танкоопасный переулок, отрыли окоп, замаскировали его хорошо и стали выжидать. На рассвете послышался лязг гусениц, а вскоре показался в переулке и первый головной танк. Ну, думаю, начинается новая танковая атака, а сам прижимаюсь к стенке окопа, жду, что будет дальше. Смотрю, прошел первый танк между поставленными мной в один ряд минами, а за ним по следу и другой. «Что делать?» — мелькнуло в голове. В это время раздался взрыв. Это третий танк подорвался, и одна его гусеница распласталась на булыжной мостовой. Четвертый танк, пытаясь обойти его, тоже нарвался на мину. А когда из люка выскочили немцы и стали удирать, я открыл огонь из автомата. Далеко они не ушли, тут же и остались! Потом посмотрел я на третий танк с перебитой гусеницей и думаю: «Наверное, живы там фашисты и небось поджидают, как бы нашего брата взять на мушку. Нет, этого допустить нельзя». Не помню, как оно и получилось, но думать долго не пришлось. Взял две мины, вставил в каждую из них по зажигательной трубке с взрывателями и поджег концы шнуров. С минами и дымящимися шнурами ползу к танку. Прямо над головой свистят пули. «Это стреляет, соображаю, по мне проскочивший вперед головной танк, надо спешить». Делаю рывок — и, укрывшись уже за броней подбитого танка, с силой швыряю под его корпус одну за другой обе мины. Едва я успел отскочить с дороги за угол дома, раздался сильный взрыв. В тот день наши группы штурмовиков-охотников, подбрасывая мины под гусеницы танков и поражая их связками гранат, уничтожили двенадцать машин. Оккупантам пришлось навсегда оставить Мелитополь. Потом пошли вперед наши войска. Проезжая по улице мимо городского парка, бойцы видели, как в его аллеях догорали «пантеры» и на пожелтевшей траве валялись сотни убитых фашистов.

Сержант закурил,