Читать книгу "Соблазн быть счастливым - Лоренцо Мароне"

младенца, а в операционной женщина приблизительно того же возраста борется изо всех сил, цепляясь за жизнь. Сделав пару-тройку затяжек, я возвращаюсь на место. Иногда было бы неплохо уметь отключать мозг: это еще одна вещь, над которой мы не властны.

Я слышу шаги. Поднимаю голову и ловлю на себе рассеянный взгляд проходящего мимо врача. И только когда он уже оказывается ко мне спиной, я понимаю, что речь идет о докторе, который тем вечером задавал нам кучу вопросов. На свое счастье, он идет дальше, кажется, меня не узнав, иначе мне пришлось бы объяснить ему, что произошло, и теперь он терзался бы угрызениями совести и упреками в свой адрес. Так же, как и я, он мог бы предотвратить случившееся.

Я снова поднимаюсь и иду в туалет. В зеркале отражаются мое осунувшееся лицо, синяки под глазами, щетина на щеках – все в крови Эммы. После инфаркта врач сказал мне, что я должен принимать медикаменты, не пить, не курить, соблюдать режим сна и избегать стрессов. Теперь, спустя три года, я могу признаться, что из пяти правил четыре я нарушал, и только прием лекарств отделяет меня от полного манкирования. Хотел бы я встретить сейчас того врача, чтобы спросить его – как можно избежать стресса, знает ли он какой-нибудь секрет, чтобы это получалось. Ведь для человека тревога – естественное физиологическое состояние, и при желании исключить ее из своей жизни нужно было бы отказаться от осознанности и жить как младенцы или животные.

У меня есть своя теория по этому поводу. Я считаю, что все хорошо работало до создания обезьяны, после чего, вероятно, случился какой-то сбой, и появился человек – слишком умное существо по отношению к возложенным на него задачам. Ум – это ценный дар, и, как таковой, он должен иметь некую заранее определенную цель. Нам же он почти ни для чего не служит – разве только для изобретения каких-то все более и более странных штук, вселяющих в нас иллюзию о собственном совершенстве. Он не помогает нам понять причины нашего пребывания на этой земле, не делает нас менее одинокими, чем другие существа. Он не дает нам ответов, но, наоборот, только порождает новые вопросы. А слишком много вопросов делают тебя более несчастным. Не знаю, есть ли в природе другие живые существа, добровольно лишающие себя жизни, но даже если и есть, то мы – единственные, кто делает это от невыносимой тоски. Почему? Да потому, что тот, кто нас вылепил, ошибся, смешивая ингредиенты, вот почему.

Но – кстати о рискованных теориях – вернемся к врачам. Признаться, этот сорт людей несколько меня раздражает. Не все, боже упаси, но большинству из них нравится воображать себя этакими небожителями. Спасти человеку жизнь – такое может ударить в голову, это правда, но каждому из нас стоило бы всегда помнить одну маленькую, но очень важную вещь: мы вертимся вокруг своей оси на нашем маленьком шарике, вращающемся вокруг желтой звездочки, каких мириады, внутри крошечной Солнечной системы, которая находится на окраине маленькой Галактики, по форме напоминающей спираль от комаров и двигающейся с величавой медлительностью. Это всего лишь вопрос перспективы. Мы все как муравьи. И несмотря на это, есть еще те, кто тратит время, желая ощутить себя более важным муравьем, чем другой муравей с ним рядом.

Я уже схожу с ума, ожидание выводит меня из себя. Если мне приходится слишком долгое время пялиться в стенку, то перед моими глазами начинают появляться летающие драконы и гарпии с двумя головами: мое нетерпение служит им пищей, так что они растут и набирают силу, выходя из вынужденной спячки, в которой я обычно их держу.

Мне нужно выпить пива.

Снаружи сырость и пустынные улицы. К счастью, бар напротив еще открыт; за стойкой женщина лет шестидесяти с волосами, крашенными несколько месяцев назад и стянутыми резинкой, торчащим вперед животом и мрачным, сердитым взглядом. Я прошу у нее пива. Ну вот, она меня в чем-то подозревает: старик, из которого уже песок сыплется, в два часа ночи сидит в одиночестве перед бутылкой «Перони». Да еще в каком-то убогом баре, добавил бы я. Не суди меня, жирная грымза, ты ведь ничего обо мне не знаешь. Разве я сужу твою рыхлую дряблую ручонку, на которой красуется татуировка, как будто ты из племени дикарей? Это жалкое зрелище, но это ведь твое дело – наверняка должна быть какая-то причина, если когда-то давно ты решила сделать себе татуировку, совершенно не думая, что потом твое прекрасное предплечье превратится в нечто, очень напоминающее свиную ножку.

Заплатив, я выхожу на улицу. Прямо передо мной снова возвышается Везувий с множеством огоньков, взбегающих по нему до самой вершины. Говорят, что в Неаполе, куда бы ты ни повернулся, ты видишь море. На самом деле я думаю, что гораздо более ощутимым является подавляющее присутствие вулкана. Это его ты находишь повсюду, куда бы ни обратил свой взгляд. Это его горбы мы отыскиваем взглядом, чтобы понять, в какой стороне дом. Это его энергия, как лава, растекается между городскими домами и воспламеняет переулки.

Я бы охотно остался, чтобы полюбоваться ночным городом, спящим спокойным, умиротворенным сном, но я ему не доверяю: я знаю, что с первыми рассветными лучами этот младенец проснется и будет как всегда голоден. Поэтому я возвращаюсь и снова занимаю свое место.

Час пятьдесят шесть.

Я закатываю рукава рубашки и замечаю, что руки у меня все еще дрожат. Какое-то время я их разглядываю, и они мне кажутся такими хрупкими – со всеми этими пятнами и тонкой морщинистой кожей. Мне часто случается, глядя в зеркало, не узнавать себя. Кто знает, почему в нашей памяти мы храним лишь лучшие воспоминания о себе. Каждый раз, когда я натыкаюсь на отражение своего тела, мне едва не кажется, что я вижу какую-то старую замызганную пижаму, треплющуюся на ветру.

Раздается звонок мобильного, на нем высвечивается домашний номер Марино. Надо ответить, но я просто не в состоянии. Да и что скажу? Что я пока ничего не знаю и только что пропустил бутылочку пивка?

Сразу после того, как я оказался здесь, пришли двое полицейских. Один из них, от которого шел слишком сладкий запах одеколона, подошел ко мне, чтобы поговорить.

– Это сделал муж, – услышал я будто со стороны свой хриплый глухой голос, – но сейчас я жду Эмму. Потом я все вам скажу.

Он посмотрел на меня – может, он хотел задать мне какие-то вопросы, он даже мог бы заставить меня дать показания, но вместо этого он только слегка кивнул головой