Читать книгу "Верь людям - Людмила Константиновна Татьяничева"

Будет картина, когда Витька придет принимать смену. Принимать нечего — одна развалина. Да будь же ты проклято такое дело! И надо же, чтобы случилось именно в его смену.

— Начальника вызвать недолго… — медленно проговорил Шмелев. — А у него что? Семь пядей во лбу? Мы с вами взрослые люди, самостоятельность должны иметь. Сами ничего еще не сделали, а уже рыдаем: няньку нам давайте! Чего раньше времени скисли?

— К чему слово такое — «скисли»? — обиделся Загвоздкин. — А чего делать прикажешь, батюшка? Ничего впереди не вижу…

— И я пока не вижу, — признался Шмелев. — Но это еще ничего не значит. Надо раскидывать мозгами и в ту, и в другую сторону. Как у тебя второй номер? Долго еще ремонтировать?

— Расчет у меня был — пять дней. Поднажать — можно в три.

— А скорее?

— Никак невозможно, Александрыч. Сам посуди: весь свод разворочен, задней стенке тоже переборку надо. Никак невозможно!

— Н-да! — сказал Шмелев, по-прежнему оглаживая подбородок. — Тяжелое у нас положение.

Загвоздкин вздохнул и развел руками.

— Тяжельше некуда. Одно у нас направление осталось, Александрыч — остужать печь и чиниться. Провал быстро закидаем, лишь бы остыла…

— Плохое твое направление, Загвоздкин. Очень плохое. Пока остужаем, пока чинимся, пока снова разжигаем — тоже двое-трое суток пройдет. Нам такое спасибо скажут — полгода чихать будем…

Шмелев вынул портсигар. Когда-то «серебряный», он порядком пообтерся, и всюду проступала медь. Аккуратно воткнув сигаретку в обкусанный рыженький мундштук, Шмелев швырнул горящую спичку в раскаленную пасть печи и испытующе посмотрел на собеседников:

— Нельзя ли попробовать на ходу починиться?

Загвоздкин и Неустроев разом подняли головы и устремили глаза на дымное марево, колыхавшееся над провалом. Предложение было неожиданным, и по выражению лиц Шмелев понял, что оно кажется им невыполнимым. «Не надо было так сразу брать быка за рога», — подумал он.

Загвоздкин, засунув в рот клок бороды, начал старательно его обжевывать:

— Дак ведь, Александрыч… Ежли прямо говорить… Не соображу даже, с какой стороны и подступиться можно… Немыслимое дело…

— Дело нелегкое, что и говорить. Возможное ли — вот в чем вопрос.

— Невозможное! — не задумываясь, ответил Загвоздкин. — К огню-то как подступиться? Что вы, товарищи дорогие!

— А ты что думаешь, Антон? — спросил Шмелев.

— Мне думать нечего. Я не печник, я калильщик. Пусть специалист думает.

— Партия учит нас — инициативу в любом деле надо иметь, — проговорил не без укора Шмелев. — А этого специалиста послушать, так мы и в самом деле должны трое суток канителиться. — Шмелев бросил окурок в печь и сказал решительно: — К огню подступиться можно — мы над печью леса устроим.

— Экий ты бравый, Александрыч… А как кирпич в проломе удержишь? Святым духом? Подумал об этом?

— Подумал. Каркас железный сделаем.

— Ишь ты, тебе все нипочем. Температуру тоже преодолеешь? Девятьсот градусов?

— Положим, теперь уже не девятьсот. Пока растабаривали, сотня уже сбыла. Пока наладимся — еще сотни две-три сбудет. Пятьсот — это все-таки не девятьсот.

— Пятьсот тоже человеческому организму штука неспособная, — проворчал Загвоздкин.

Старый печник был явно недоволен: скоро кончалась его смена, а возьмись он за такое дело, как починка провала, — глядишь, вся ночь пройдет и еще утра прихватит. Тем более, что Шмелев и Неустроев в печной кладке ни черта не смыслят, и вся работа, наверняка, ляжет на его плечи. Ему хотелось высказать все эти соображения, и в то же время он не решался: парторг человек принципиальный, на своем настоит, а он останется в дураках, пойдет про него слава шкурника и трусака — от большого дела в трудную минуту сбежал. Нет, не годится так! Потом сто раз покаешься…

И старик прищурил глаза, соображая, как ему поступить, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.

— Вот что, дорогие мои товарищи, — твердо сказал Шмелев, — демократию я очень уважаю, но обстановка сейчас у нас вроде фронтовой, опасность на боевом участке семилетки. Поэтому уж позвольте мне принять командование на себя. Если есть возражения — выкладывайте!

— Нету возражений, — тотчас отозвался Неустроев, которому не по душе пришлось хитрое и уклончивое поведение печника. — Правильно, принимай команду, Николай Александрович.

— Что ж… Я ничего… Ладно уж, командуй, коли охота есть, — согласился и Загвоздкин.

— Вот так! Теперь, давайте, договоримся: ты, Загвоздкин, подготовишь все для закладки провала. Антон тем временем разгрузит печь, чтобы не перекалить шестерни. Да устрой вентиляцию пошире, Антон! Потом оба начнете строить леса над провалом. Можно разойтись!

Посмотрев, как начинают работать Антон с Загвоздкиным, Шмелев пошел из цеха. Загрохотав привязанным на блок куском рельса, он открыл скрипучую цеховую калитку. Уличная тьма была густо пронизана мелкой водяной пылью, сыпавшейся откуда-то сверху, из невидимого, но, вероятно, очень облачного неба. Подняв воротник, Шмелев стал пробираться к огням литейных цехов. Литейки были хорошо видны в темноте — из ваграночных печей густо валил дым какого-то особенного, зеленовато-фосфорического оттенка.

Шмелев понимал, что нелегко, очень нелегко будет организовать ремонт печи глубокой ночью, когда все начальники мирно спят в постелях, когда все кладовщики отдыхают и некому ни распорядиться, ни выдать нужные материалы. Оставалось надеяться только на чувство долга и солидарности и, главное, на собственные агитаторские способности, умение подойти к людям.

Не один раз видел Шмелев завод ночью. Нет зрелища красивее, когда смотришь со стороны, — море огней, жемчужные гирлянды плафонов на центральных магистралях, тысячи ярко освещенных окон. Кажется, на заводе так светло, что хоть иголки ищи на асфальтированных дорогах.

Но так только кажется. На центральных магистралях, действительно, светло. Ну, а чуть отступишь от них — и погружаешься в такие потемки, что самому себе кажешься бесплотным духом, ни ног, ни рук не видишь. Шмелев редко выходил из цеха ночью и не представлял, что на заводских задворках царит такая дьявольская тьма.

Кое-как, на положении полуслепого, он преодолел пустырь, отделявший механические корпуса от литейных, и вошел под своды очистного пролета. Здесь было не светлее, чем на улице. Редкие, подвешенные под самые стропила лампочки светили тускло, только и хватало у них силы, чтобы осветить самих себя. В дальнем углу работали три сварщика. Словно пришельцы из космических далей, вооруженные ручными молниями, они колдовали над черными чугунными отливками, заваривая раковины.

Шмелев издали присмотрелся к ребятам: к которому подойти? Кого из них будет легче уговорить сделать работу, которую никто из них, строго говоря, вовсе не обязан выполнять? Лица у всех троих были закрыты забралами, они ничем не отличались друг от друга, и Шмелев подошел к крайнему.

— Послушай-ка, друг! — сказал он и тронул плечо в грубой брезентовой куртке. Космический шлем повернулся в его сторону, но ни лица, ни глаз в стеклянном окне не было видно. — У нас