Читать книгу "Записки прохиндея - Август Котляр"

предугадать очень сложный процесс, пытаясь улавливать тенденции в мировом искусстве. Или сами пытаются определить его и направить, почему бы и нет. Особенно когда самый влиятельный куратор в мире, швейцарец Ханс Ульрих Обрист, сказал, что искусство Оскара – это размытость между искусством и жизнью. Ханс знает, что говорит, потому что он покупает и собирает все книги об искусстве; невероятные знания об искусстве выяснили кредо Ханса как профессионального куратора – "Удиви меня!". Я полностью согласен с Гансом: я сам удивлён, как огромная холстина, по которой размазана настоящая грязь и нашкрябаны каракули, и какое-нибудь написано бессмысленное слово, типа “Йога” или “Кока”, может улетать за 400 тысяч долларов.

Глава 28. Пробный камень пробуем на зуб

В старые времена, когда экономика развивалась медленно из-за отсутствия фиатных денег, а люди полагались на золотые и серебряные монеты, существовало два основных способа проверить качество монеты. Один из них заключался в том, чтобы укусить монету и посмотреть, останутся ли вмятины от зубов, если это чистое золото. Другой способ заключался в том, чтобы поцарапать край монеты о специальный камень и по оставленному монетой следу определить качество золота.

Я решил проверить, является ли мое творчество никчемным дерьмом или это нечто, заслуживающее внимания. Хотя я получил уважительный отзыв о своих картинах от директора музея Рубелла, я подозревал, что это может быть просто вежливость. Я понимаю Хуана Валадеза – множество придурков, понимающих себя художниками, лезут во все дыры без мыла в отчаянном поиске выставочных пространств, резиденций, финансирования производства работ, стипендий и общей кураторской поддержки. В Хьюстоне существует одно всемирно известное учреждение с музеем под названием Menil Collection. Наследница одной из крупнейших нефтесервисных компаний, очень интересная и образованная женщина по имени Доминик Шлюмберже, вышла замуж за французского барона Джона де Мениль. Это была очень достойная пара, которая сделала много полезных дел. Они создали самое привлекательное культурное явление в Техасе и в Хьюстоне – это собственно музей по проекту Ренцо Пьяно, и создали при нём же отдельно стоящие Музей Сая Твомбли, Музей Дэна Флавина, построили Часовню Ротко и Византийскую часовню. Они собирали первобытное искусство и покровительствовали современному искусству. Они приглашали самых выдающихся архитекторов Луиса Кана и уже упомянутого Ренцо Пьяно, чтобы и здания были произведениями искусства. Если вы спросите любого культурного человека в мире, что он знает о Хьюстоне, он ответит, что здесь есть NASA ("Хьюстон, у нас проблема!"), нефть и часовня Ротко. Капелла, она же Часовня Ротко – это творение де Менилей и Марка Ротко, специально создавшего для этой часовни огромные монохромные полотна.

Я позвонил Франсуа де Менилю, одному из наследников. Он был именитым архитектором, я же представился как исполнительный вице-президент Союза архитекторов России, что, в общем-то, было чистой правдой, ибо я пару лет подвизался в этом почтенном учреждении в статусе решальщика вопросов с органами государственной власти и даже получал жалованье, какие-то копейки, зато сидел в кабинете президента этого Союза, Андрея Владимировича Бокова, и принимал там людей. Я объяснил этому Франсуа, кто я и что мне нужно сделать выставку, инсталляцию из 200 работ в его византийской фресковой капелле. Франсуа ответил, что он не занимается выставочной политикой, и перенаправил меня к музейному куратору Тоби Кэмпсу. Поскольку к Тоби меня направил член семьи де Мениль, этот вежливо-безразличный куратор не мог бесцеремонно перенаправить меня к такой-то матери и вынужден был разговаривать. Он со сдержанной вежливостью попросил меня показать ему некоторые из моих работ. Я отправил ему несколько и понадеялся на удачу. Напрасно. Сейчас я понимаю, что хоть бы сами Баския, Дюбюффе, Базелиц или Ротко прислали ему свои работы, и, не будь они имениты и узнаваемы, все они были бы посланы на хер, потому что они чужаки, а продвигать надо своих, с которых потом можно что-то требовать взамен.

В это время, это был август 2015 года, я готовил огромную инсталляцию. Днем я продавал машины, чтобы обеспечить жизнь своей семье. По вечерам и в свободные дни я создавал арт-объекты. Инсталляция, которую я хотел выставить, называлась "Трепет и Благоговение". Она была посвящена лиминальному, пороговому состоянию человека, когда он сталкивается с неотвратимой вынужденностью умереть и вот он умирает, но ещё немножко жив.

Я старательно готовился. Я думал, что если все пойдет по плану, то я должен быть на выставке все время, работая со зрителями, объясняя, что делаю какие-то исполнительские действия внутри своей инсталляции. Для этого я пошел в школу барменов, чтобы бросить потом опостылевшую продажу Chevrolet, сжиравшую время и не дававшую денег. Чтобы проталкивать своё искусство днём, мне нужно было иметь хорошо оплачиваемую ночную работу. Лучшей была Техасская школа барменов в Хьюстоне. Мой учитель по прозвищу Скутер был самым высоким профессионалом барменского дела, которого я когда-либо встречал. Я провел в этой школе две потрясающие недели и получил массу знаний и удовольствия. Но эта линия моей жизни не получила дальнейшего развития и не дала никаких ростков. Забегая вперёд, скажу, что меня ни в бартендеры не взяли, ни искусство моё в тот раз не пошло. Единственное полезное, что я вынес – глубокое понимание крепких спиртных напитков и представление о том, что смешивать их – это тоже род искусства.

Итак, я готовил выставку. Я думал, что Тоби Кэмпс не откажет и поддержит меня. Я не понимал, почему он избегает личной встречи со мной, хотя пару раз я приходил в офис Менил и просил его выйти ко мне кабинета. Он отказывался, он был занят, он пил кофе и смотрел Инсту. А потом он мне написал, что на Византийскую капеллу есть другие планы, там планировалась еще одна серьезная выставка. Позже я пришел посмотреть на эту серьезную выставку. Из-под купола на тросиках висели зеркальца. Вся эта конструкция медленно вращалась. Какое мощное высказывание! Какая глубокая мысль! Какой удар по чувствам! Действительно серьёзное художественное заявление.

Мое художественное высказывание, ясное дело, не было таким важным и серьезным, как зеркала на ниточках. Моя установка была посвящена "Aktion T4". Это была программа принудительной эвтаназии, подписанная Адольфом Гитлером в 1940 году. С этой программы началось уничтожение больных и искалеченных детей, потом взрослых, потом геев, потом евреев. Люди, которые никогда не были в неволе и не испытали на себе принудительного лечения, не могут представить, что это такое. У меня был такой опыт, когда я был солдатом Советской армии, доблестного стройбата, и, как выразился Варлам Шаламов про свой