Читать книгу "Барышня. Нельзя касаться - Ксюша Иванова"

хорошо сложен… И руки у него красивые — с тонкими, музыкальными пальцами. И губы у него чувственные, легко складывающиеся в озорную улыбку.

Катя с отцом были приглашены к столу, где, казалось, мужчины так увлеклись беседой, что вовсе не замечали Катеньки. И ей было от этого обидно и ей хотелось, чтобы… Чтобы и с ней беседовали, чтобы и на неё смотрели! Чтобы он смотрел на неё так же, как там, в классе — восхищенно и радостно. Но он не смотрел…

А потом, когда отец решил ехать домой, обговорив, наверное, все дела, Виктор Антонович вдруг обратился к ней:

— Катя, можно с вами поговорить? Фёдор Игнатьевич, разрешите?

Отец согласился и вышел из класса, в который Радулов привёл их, чтобы показать парты, подобные которым хотел заказать на фабрике Малейкиных.

Они остались вдвоем. И Кате вдруг стало неловко, словно она должна была что-то сказать или сделать сейчас, но и представить не могла, что именно! Она подошла к широкому окну и стала смотреть вдаль, на лошадь, одиноко гуляющую на чуть зелёном лугу, лишь бы только не встречаться с его пытливым взглядом.

Виктор долго молчал. А потом внезапно подошел к ней сзади и… обнял обеими руками за плечи!

— Катя-я, — глухо выдохнул в её волосы на затылке.

Сердце в груди забилось заполошно и яростно, так и стараясь выпрыгнуть на свободу! И Катя больше не видела ничего вокруг — ни класса, ни неба, ни лошади, ни зелени, едва-едва пробивающейся на лугу. Только сильные мужские руки, в закатанных до локтей рукавах белой рубахи…

Исчезли детские голоса, только недавно хором певшие Закон Божий в соседнем классе. Катя слышала только частые удары его сердца в свое плечо.

— Ка-атя, — повторил он. — Ты приехала… ко мне?

Она хотела кивнуть, признаться — ведь к нему, к нему ехала — это было правдой! Но некстати подумалось, что Он к ней после того случая на балу больше не приходил, а значит, возможно, сейчас она противна ему, возможно больше у него нет к ней чувств! И стало больно и горько! И как-то забылось даже, что, наверное, если бы ничего не чувствовал, не стал бы обнимать…

— Нет! Я… Я школу посмотреть хотела, — зачем-то обреченно и с горечью соврала она.

И эти руки, волшебные руки, которые одинаково хорошо могли писать на доске мелом и драться с её обидчиками, вдруг ослабли, вдруг медленно опустились вниз. А потом он сделал шаг назад, лишая Катю своего тепла, лишая её своего сердца…

Дура! Какая же дура! Снова обидела! Снова оттолкнула!

Она резко обернулась, готовая все-все сейчас сказать ему! Готовая признаться…

Только он почему-то улыбался и никакой обиды в его глазах Катя не замечала!

— А пойдешь ко мне в школу детей учить? — на его высоком лбу дугой выгнулась бровь, как бы подчеркивая заданный вопрос. И эта бровь, и этот озорной взгляд — заставили Катю звонко рассмеяться в ответ!

— Пойду! — с вызовом ответила она.

— Когда? — тут же спросил он.

— Да хоть сейчас! Только вещей у меня нет с собой!

— Вещи? Вещи найдем… Катя? — улыбался он.

— Да? — улыбалась в ответ она.

— А можно я тебя поцелую?

И она готова была прошептать, что согласна, что мечтает об этом с первой секунды их встречи! Но от волнения пересохло во рту и она смогла только робко кивнуть. Но, похоже, этого ему было достаточно! Потому что уже через пару секунд она снова была в объятиях Виктора!

А когда его губы трепетно и ласково прижались в её губам, когда с тихим стоном он притянул её к себе всю, словно желая забрать навсегда и никогда не отпускать, не расставаться, Катя, наконец, поняла, что, кажется, нашла своё счастье…

63 глава. Марк

За высоким забором вдалеке просматривались два двухэтажных дома, больших, крипичных, добротной постройки, виднелись верхушки молодых елей и торчала спица металлического флагштока, на котором, почему-то флага как раз и не было. Конечно, шесть утра — не самое лучшее время для визита, но что-то подсказывало мне, что обитатели этого места уже не спят.

А когда из-за спины, со стороны леса, послышался топот и стали доноситься редкие отрывистые команды, я догадался, что сейчас, наверное, попаду на утреннюю тренировку здешних жителей. Спустя десяток секунд, из леса вынырнул высокий мужик в спортивных штанах и с голым торсом. А за ним, как горох, с двух сторон огибая росший в центре тропы куст с белыми шапками соцветий, посыпались мальчишки разных возрастов — на первый взгляд от десяти и старше. Некоторые держались неплохо и только вспотевшие лбы и раскрасневшиеся лица выдавали тот факт, что пробежка была достаточно длинной и трудной. Другие задыхались, спотыкались и прижимали ручонки к животам.

Мужик смерил меня взглядом на расстоянии и скомандовал громким, хорошо поставленным голосом:

— Не останавливаемся! Два медленных круга по двору и строимся на зарядку возле крыльца! Захар, за старшего!

Державшийся строго за главным, парень с забитыми татуировками шеей и руками, задорно крикнул, принимая бразды правления в свои руки:

— Слу-ушай мою команду! В шеренгу по два бегом марш!

Мальчишки, словно того и ждали, моментально и без путаницы разделились в шеренгу по двое, татуированный парень распахнул ворота, ребята, с любопытством поглядывая на меня, молча пробежали внутрь. И хоть мне было очень интересно посмотреть на их дальнейшие действия, я повернулся к командиру — как мысленно окрестил мускулистого, чисто выбритого мужика с умным, немигающим взглядом.

Навскидку он был совсем немного старше меня — лет около сорока. И хоть я не сумел найти в интернете нормальной фотографии Антона Радулова — только издалека и почти все время на ринге, — почему-то был уверен, что это он и есть.

— Антон Викторович Радулов? — обратился к нему, дождавшись когда подойдет на расстояние пары метров.

— Да, — отрывисто бросил он и вопросительно посмотрел мне в глаза.

— Марк Изотов…

Сказать о том, откуда я и по какому поводу приехал сюда, не успел, Радулов перебил:

— За Гринькой приехал?

— Да, — прямо ответил я.

— Проходи в дом, поговорим, — он протянул руку и я пожал ее, невольно скользнул взглядом к машине, подумав о спящей там Кате. — Ты не один?

— Не один.

— Приглашаю — заходите, чувствуйте себя, как дома! Прямо в дом идите — на пацанов внимания не обращайте! У меня, всё, как в коммунне — общее и по-простому. Я в душ и выйду к вам!

Спорить я не стал. Он здесь — хозяин, ему