Читать книгу "«Маленький СССР» и его обитатели. Очерки социальной истории советского оккупационного сообщества в Германии 1945–1949 - Марина Евгеньевна Козлова"

Летом 1946 года политработники попробовали жен приструнить. Мужьям велено было сделать внушение своим вторым половинам, а заодно научить их писать правильные письма на родину. Многие мужья задумались: невинные женские ахи и охи чреваты служебными неприятностями. Жен предупредили: начальство очень не советует восхвалять «райские условия жизни в Германии» и уж тем более «чернить и охаивать» все советское598. А не то счастливая жизнь вполне может закончиться в каком-нибудь отдаленном гарнизоне за Уралом. Политработники «категорически рекомендовали» сваговским шехерезадам воздержаться от обидных бытовых сравнений советской и германской жизни, тем более в разговорах с немцами. Мы еще попытаемся отделить женские фантазии от реальных фактов и расскажем о том, насколько разными были возможности красивой жизни у сваговской «элиты» и сваговского «народа».

Оказалось, жены совершенно не хотели «прививаться» от буржуазного влияния и усердно овладевать достижениями марксистско-ленинской науки. Женщины отбивались от «премудрости скучных слов», полагая, что как-нибудь обойдутся и без них: «У меня есть муж и прежде всего я должна все делать для него, а ваши занятия меня не интересуют». Мужья с женами соглашались: «Какие там занятия. Тут нужно думать, где для нее достать молока (она болеет желудком) – сначала нужно обеспечить, а потом и спрашивать»599. Секретарь партийной комиссии одной из окружных комендатур, человек уже по своей должности сознательный во всех отношениях, весьма витиевато оправдывал жену-прогульщицу. Он просто отрицал всякую пользу от женских занятий: незачем ходить туда, где женщины только «участвуют в сплетнях», для того де и собираются600. Строго говоря, большинство мужей полагало, что женской политграмоты вполне достаточно для ведения домашнего хозяйства и совместной жизни с офицером.

Стойким нежеланием следовать ленинскому завету «учиться коммунизму» отличались даже некоторые добродетельные коммунистки601, у которых в Германии вдруг появился «холодок» к партийной жизни и политучебе. Они «замкнулись в своей семье», «варятся в семейном котле, забывая явиться на занятия кружка раз в неделю»602. «Забывчивые» оправдывались домашними делами, которые не оставляли времени ни на что другое. Старые партийки указывали: нечего выдумывать, это совсем несложно – домашние дела «до обеда», а вот вторую половину дня вполне можно использовать «для повышения идейно-теоретического уровня». Так можно преодолеть все «трудности и опасности». Главное, «не отрываться от политики»603, усердно изучать госбюджет РСФСР, пережитки капитализма в сознании людей и международное положение… Иногда, правда, вместо лекций о пятилетнем плане или преимуществах советской демократии аудиторию знакомили с вещами более полезными. Например, с правилами женской гигиены604.

Как бы то ни было, несмотря на нежелание с карандашом в руке читать передовицы газеты «Правда», женам сваговцев все равно доставались щедрые порции пропаганды, чтобы вполне по-советски воспринимать международную политику, бояться войны и всей душой любить товарища Сталина. Советская система окружала сваговских жен достаточно густым облаком профилактического пропагандистского тумана. На женщин воздействовали как напрямую, так и через проверенные еще в 1920-е годы «приводные ремни». Например, через женсоветы, которые следили за явкой на политзанятия, участвовали в организации митингов, агитировали за подписку на займы. «Женские замполиты» занимались, правда, и вполне полезными делами, не такими скучными, как бессмысленное сидение на политзанятиях. Образованные жены обучали малограмотных солдат, собирали деньги на посылки в советские детдома, занимались художественной самодеятельностью, организовывали детские площадки, участвовали в «лавочных комиссиях», проверявших работу магазинов. Особой популярностью пользовались стрелковые и швейные кружки, хотя швейные машинки были не у всех. Для политработников важно было любой ценой пробить стены семейных крепостей и пристроить жен в какой-нибудь дружный советский коллектив. Действовало все это изобилие советских внушений далеко не на всех. Политработникам и пропагандистам порой приходилось слышать от женщин, что они «приехали сюда не работать и не участвовать в общественной жизни, хватит мы у себя там поработали»605. Пережив тяготы войны, они полагали, что имеют право так говорить.

Историк Татьяна Тимофеева, изучавшая повседневную жизнь немцев в Берлине во время и после войны, отметила, что немецкие женщины, «измученные войной и нуждой», были «рады вернуться к зависимому положению и вновь обрести мужа и защитника», стать обычной домашней женой606. Думаем, что-то подобное испытывали многие советские женщины, оказавшиеся после войны в Германии. Но был у этого патриархального уклона и чисто советский контекст, объяснявший погружение сваговских женщин в дела семейные. В СССР у обеспеченных мужей жены чаще всего не работали. Это было показателем устроенной и сытой жизни, знаком жизненного успеха, тайным идеалом, привлекательным для всех, но доступным немногим. К тому же у многих сваговских жен впервые в жизни появилась возможность обустроить семейный быт и даже сделать это впрок, с запасом на будущее. Нельзя было упустить представившийся шанс. Да и от очередей за продуктами и немецким дефицитом никто их не избавил. На все эти повседневные дела уходила уйма времени.

Долго зревший конфликт между женским «населением» и руководящими политработниками в конце концов вылился в достаточно громкий скандал. На собраниях зазвучали обвинения: «женщины разложились», бегают за тряпками, да еще и требуют (вот нахальство!) наладить снабжение нужными товарами. Подобные требования были расценены как вызов и спровоцировали начальственное раздражение. Женщины не боялись высказываться публично, порой переходя на крик, говорили в лицо партработникам нелицеприятные вещи. Обижались: «Нас, женщин, здесь не уважают». Не соглашались: «…ни о каком разложении жен офицеров говорить не приходится»; «…семьи офицеров поставлены в тяжелые условия. Многие приехавшие не имеют мебели, постельного белья, посуды», «…у детей нет одежды, обуви», «…не от хорошей жизни идем на рынок и обращаемся в частные фирмы». И «ничего страшного» в этом нет. Жены отказывались понимать, почему нельзя сшить платье в немецком ателье, – «сами пошить мы не можем», «никто из нас не имеет швейных машин». Заявляли во всеуслышание, что нет ничего предосудительного в том, что женщины «хотят прилично одеться». Пытались политически «заострить» вопрос об одежде, используя стандартный идеологический аргумент – достоинство советского человека: «Мы проживаем не у себя на родине, где мы могли одеваться, как нам заблагорассудится. Необходимость проживать в Германии каждую из нас заставляет следить за своим костюмом. И нужно наших женщин обязать выходить в общественные места прилично одетыми»607. Но самое главное – указывали на жен высокопоставленных особ, объясняя, что жены офицеров не имеют такой «материальной основы, чтобы нашивать себе по десятку платьев», а «из того материала, который большинство из нас получили, и одного платья не надумаешь из чего сшить»608.