Читать книгу "Истории таверны «Распутный единорог» - Роберт Линн Асприн"

— Что с тобой, Эт? Я тебе вовсе не угрожаю, тебе, дерьмовому дьяволу! Этавал! Что с тобой?

— Ой-ой, пожа-а-а-алуйста, ой-ой…

Этавал упал на колени, руки его были по-прежнему умоляюще сложены, костлявая задница поднята вверх. Дрожь усилилась, он был похож на измученную, забитую собаку.

Такое животное вызвало бы у Ганса жалость. Но Этавал был просто смешон. Гансу захотелось пнуть его ногой. Он заметил, что двое или трое любопытных выглядывают из захламленного места, все еще называемого Коварной Площадью, хотя всякое коварство исчезло года два назад.

— Эт? Она поранила тебя? Эй! Ну же, ты, кусок верблюжьего дерьма, что она тебе сделала?

При звуке сердитого, требовательного голоса Ганса Этавал оцепенел. Громко воя, он откатился к стене. За ним тянулся след из слез, слюны и лужа мочи. Ганс с трудом сглотнул. Колдовство. Это проклятый Инас Йорл — нет, он действует не так. Эт находился в состоянии абсолютного ужаса. Ганс всегда считал, что твердости духа у него, что у воробья, и между ног у него птичьи яйца. Но такое — даже чванливый дурак не мог быть настолько отвратительно охвачен страхом, не будь здесь присутствия сверхъестественной силы. Один его вид был противен. Ганс почувствовал потребность затоптать Эта ногами или пронзить его насквозь, чтобы только он замолчал, и это было чудовищно.

Он посмотрел на тридцать одну нить раскачивавшейся веревки из Сайра (каждая была завязана на тридцать один узел), она висела в дверном проеме на Коварной площади. Он видел семь таращившихся глаз, шесть пальцев и несколько непарных ног. Даже в Лабиринте шум привлекал к себе внимание… но у людей было достаточно ума не выбегать на улицу, чтобы посмотреть, что там происходит.

— Бла-а-а! — закричал Ганс, скривил страшную рожу и бросился к дверному проему, промчавшись мимо униженного, плачущего Этавала. На углу он глянул вдоль Улицы Запахов в сторону Прямой и был уверен, что заметил накидку красного цвета. Теперь, на расстоянии она казалась темно-бордовой. Да. Она пересекала Прямую Улицу, направляясь на север, мимо широких открытых на улицу сараев кожевенников, сейчас она была уже почти на пересечении с улицей, называемой Лживой.

Несколько человек шли по Улице Запахов, просто шли, направляясь на юг, к Гансу. Один, шедший поодаль, нес фонарь.

Все шесть пешеходов — три, один и два — прошли мимо него в противоположном направлении. Никто не обратил на него внимания, Ганс торопился. Он слышал, как пара разговаривала о слепой женщине в капюшоне с белой тростью. Он пересек хорошо освещенную Прямую Улицу, когда накидка цвета красной глины оказалась на месте, называемом Распутным Перекрестком. Там Кожевенный Ряд отклонялся под углом и соединялся с Улицей Запахов, где обе пересекались с широкой Губернаторской Аллеей. Он прошел мимо маленького «храма» Тибы и нескольких лавок, затем остановился перед входом в миниатюрный Храм Девы Эши — в нее мало кто верил — и заметил, что накидка свернула влево. На северо-запад. Женщина. Куда же направляется она мимо длинного беспорядочного сельскохозяйственного рынка? Может, в один из маленьких домишек, что на него смотрят?

Или к Улице Красных Фонарей? Женщина, притворяющаяся, что она слепа, что навела на Этавала такие страшные чары, с какими он никогда не встречался.

Нужно было следовать за ней. Он не мог оставить ее.

Его толкало не только любопытство. Он хотел узнать, кто эта женщина, обладающая такими чарами. Была также возможность заполучить необычную трость. Белого цвета, она напоминала посох слепой. Хотя она и покрашена, она могла быть тростью… Заложника Теней. Или же принадлежать кому-то с толстым кошельком, кто мог бы использовать ее во благо, но против воров — дружков Ганса.

Сам он имел в виду лишь собственные интересы, и пусть они заботятся о своих.

Ганс не пошел за ней. Он двинулся наперерез, и если кто и мог сделать это так же быстро и уверенно, то это мог быть только ребенок, обитавший где-нибудь поблизости и бродивший без присмотра.

Он пробежал мимо Лживой улицы, скрылся в проеме двери дома торговца инжиром, когда в поле зрения показалась пара Городских Стражей, затем бегом пересек два пустующих участка земли, общий задний двор с кучами свежего собачьего дерьма и белыми пятнами старого, мимо дворового туалета, обогнув толстое дерево и два мясных склада, через две изгороди, колючие, не обращая внимания на то, что его обругала какая-то тень на нетвердых ногах, через порог, вокруг бочки для дождевой воды, через спящего кота, который в возмущении произвел больше шума, чем две собаки, разбуженные им, одна из которых еще долго тявкала с важным видом, пыхтела, не желая угомониться, через другой порог («Это ты, Дэдиша? Где ты был?»), через чьи-то пожитки и, сделав большой прыжок через огромную кучу, обогнув двух любовников («Что это было, Ренни?»), перевернутую дворовую уборную, бочку для дождевой воды, корову, привязанную к вагону, он летел не снижая скорости, миновав три дома.

Лишь один из любовников и одна собака заметили быстро двигавшуюся тень. И никто больше. Только корова, должно быть, удивилась.

Стоя на одном колене около многочисленных бобовых побегов в дальнем конце Рыночной Тропы, он посмотрел на длинный прямой участок ухоженной улицы, что тянулась мимо рынка с другой его стороны. Его никто не преследовал.

Фигура с прогулочной тростью, в бордовой накидке с капюшоном, только что дошла до конца длинного-предлинного сельского рынка. Ганс в улыбке растянул губы. Да, он такой умный, такой быстрый! Он поспел как раз вовремя, чтобы…

…чтобы увидеть, как два разбойника без накидок, но в капюшонах отделились от иссиня-черной темноты на углу дома и накинулись на нее. Один двигался под углом, намереваясь схватить ее сзади, а его приятель шел к ней прямиком, по-видимому, невооруженный. Они были готовы отнять все, что у нее было, и убежать. Но она повела себя странным образом, бросилась в сторону и ткнула нападавшего тростью. Ткнула несильно, так, что Ганс увидел: не проткнула его.

В мгновение ока человек рухнул на колени. Он стал что-то бормотать, умолять, дрожать. Как бабочка в бурю на ветке. Или Этавал.

Ганс увидел (он все еще приближался), как она быстро, не профессионально-быстро, но все-таки достаточно быстро для невоенного человека, повернулась к тому, который двигался на нее сзади. Его реакция оказалась быстрой. Он пригнулся. Трость просвистела над его головой, в то время, как его товарищ что-то бормотал, о чем-то умолял, объятый презренным страхом. Разбойник еще двигался (Ганс тоже). Человек в капюшоне разогнулся и выбросил вперед правую руку, чтобы ребром ударить по ее запястью, другая его рука, сжатая в кулак, была выброшена к ее животу. Кулак белел в лунном свете, а может блестело что-то, зажатое в кулаке. Это серебристое нечто вошло в ее тело, она издала натужный, как при рвоте, горловой звук и когда падала, белая трость выскользнула из ее инстинктивно разжавшихся пальцев. Вор схватил ее.

Это было достаточно опрометчиво с его стороны, но пальцы его ухватились за рукоять трости, и она, по-видимому, не произвела на него никакого действия. Он злобно, сердито пнул жертву, может, она почувствовала это, а может быть, и нет, и рванулся к своему товарищу. Тот, стоя на коленях, вел себя, как Этавал, когда на него кричал Ганс. Он повалился навзничь и начал кататься, свернувшись «калачиком», рыдал и умолял о чем-то.